277 / 370
275
пахло революцией. Опытным глазом восстановителя я прикидывал, во что обойдется ремонт.
Собственно говоря, ничего страшного и не было: окна, двери, поправить паркет, штукатурка,
Милосскую можно было и не восстанавливать; лестницы, потолки, печи были целы. Митька
был менее прозаичен, чем я. Никакие разрушения не могли потушить в нем эстетического
восторга. Он бродил по залам, башням, переходам, дворам и дворикам и ахал:
– Ох ты ж, черт! От смотри ж ты! Ну и здорово, честное слово! Ой, и грубóе ж место,
Антон Семенович! От хлопцы будут довольны! Хорошо, честное слово, хорошо! А сколько
же тут можно пацанов поместить? Мабудь, тысячу?
По моим расчетам выходило: пацанов можно поместить восемьсот.
– А чи справимся? Восемьсот – это ж, наверное, с улицы. А наши все командиры на
рабфаке...
О том, справимся или не справимся, некогда было думать – смотрели дальше. На чер-
ном дворе хозяйничала коммуна и хозяйничала отвратительно. Бесконечная конюшня была
забита навозом, и в навозных кучах, давно без подстилки и уборки, стояли кое-где классиче-
ские клячи с выпирающими остряками костей и с испачканными задами, многие плешивые.
Огромная свинарня вся сквозила дырками, свиней было мало, и свиньи были плохие. На за-
мерзших кочках двора торчали и валялись беспризорные возы, сеялки, колеса, отдельные ча-
сти, и все это покрывалось, как лаком, диким, одуряющим безлюдьем. Только в свинарне
вытянул к нам грязную бороду корявый дедушка и сказал:
– Колы в контору, так он в ту хатынку зайдить.
– А где же ваши свиньи? – спросил Митька.
– Как вы говорите?.. Ага ж... свиньи дэ?..
Дед затоптался на месте, потрогал прозрачными пальцами усы и оглянулся на станки.
Видно, Митькин вопрос был для деда дипломатически непосилен. Но он храбро махнул ру-
кой:
– Та... поилы, сволочи, свиней, поилы...
– Кто это?
– Та хто ж? Свои поилы... коммуна оця самая...
– Так и вы ж, дедушка в коммуне?
– Хе-хе, голубе, я в коммуни, як теля в отари. Теперь хто галасуваты глотку мае, той и
старший. А диду не дали свинячины, не далы. А вы ж чого?
– Да по делу.
– Ага ж, по делу значить... Ну конечно, раз по делу, так идить, от там заседають... За-
седають, как же... Они все заседають, а тут...
Дед разгонялся, видимо, на большие откровенности, но нам было некогда.
В тесной конторе на издыхающих барских стульях в самом деле заседали. Сквозь ма-
хорочный дым трудно было разглядеть, сколько сидело человек, но галдеж был порядка двух
десятков. К сожалению, мы так и не узнали повестки дня, потому что, как только мы вошли,
темнобородый кучерявый мужчина, с глазами нежными и круглыми, как у девочки, спросил
нас:
– А что за люди?
Начался разговор, сначала недружелюбно-официальный, потом враждебно-страстный
и только часа через два просто деловой.
Я, оказывается, ошибался. Коммуна была тяжело больна, но умирать не собиралась и,
распознав в нас непрошенных могильщиков, возмутилась и из последних сил проявила жаж-
ду жить.
Ясно было одно: для коммуны полторы тысячи га было много. В этом чрезмерном бо-
гатстве и заключалась одна из причин ее бедности. Мы легко договорились, что землю можно
будет поделить. Еще легче коммуна согласилась отдать нам дворцы, зубцы и башни вместе с
Венерой Милосской. Но когда очередь дошла до хозяйственного двора, и у коммунаров и у нас
разгорелись страсти, Митька даже не удержался на линии спора и перешел на личности:
– А почему у вас до сих пор бурак в поле лежит?