279 / 370
277
Ребята аплодировали и смеялись, но Осиповых таким способом смутить было нельзя.
Впрочем, Силантий меня утешал:
– Здесь это, пускай остаются. Ты это, Антон Семенович, любишь, как говорится, всех
в беговые дрожки запрягать. Корова, здесь это, для такого дела не годится, а ты ее все цепля-
ешь. Видишь, какая история.
– А тебя можно, Силантий Семенович?
– Куда это?
– Да вот – в беговые дрожки.
– Меня, здесь это, куда хочешь, хоть Буденному под седло. Это, понимаешь, сволочи
меня прилаживали, как говорится, воду возить. А не разглядели, гады, конь какой боевой!
Силантий задирал голову и топал ногой, с некоторым опозданием прибавляя:
– Видишь, какая история.
То обстоятельство, что почти все воспитатели, и Силантий, и Козырь, и Елисов, и
кузнец Годанович, и все прачки, кухарки и даже мельничные решили ехать с нами, делало
этот переезд как-то по-особенному уютным и надежным.
А между тем дела в Харькове были плохие. Я часто туда ездил. Наркомпрос нас
дружно поддерживал. Даже Брегель заразилась нашей мечтой, хотя в этот период меня иначе
не называла, как Дон-Кихот Запорожский.
На что уже Наркомзем, хотя и выпячивал губы и ошибался презрительно: то колония
Горького, то колония Короленко, то колония Шевченко, – и тот уступил: берите, мол, и во-
семьсот десятин и поповское имение, только отвяжитесь.
Враги наши оказались не на боевом фронте, а в засаде. Наткнулся я на них в горячей
атаке, воображая, что это последний победный удар, после которого только в трубы трубить.
А против моей атаки вышел из-за кустов маленький такой, в куцем пиджачке человечек, ска-
зал несколько слов, и я оказался разбитым наголову и покатился назад, бросая орудия и зна-
мена, комкая ряды разогнавшихся в марше колонистов.
– Наркомфин не может согласиться на эту аферу – дать вам тридцать тысяч, чтобы
ремонтировать никому не нужный дворец. А ваши детские дома стоят в развалинах.
– Да ведь это не только на ремонт. В эту смету входят и инвентарь и дорога.
– Знаем, знаем: восемьсот десятин, восемьсот беспризорных и восемьсот коров. Вре-
мена таких афер кончились. Сколько мы Наркомпросу миллионов давали, все равно ничего
не выходит: раскрадут все, поломают и разбегутся.
И человечек наступил на грудь повергнутой так неожиданно нашей живой, нашей
прекрасной мечты. И сколько она ни плакала под этой ногой, сколько ни доказывала, что она
мечта горьковская, ничего не помогло – она умерла.
И вот я, печальный, возвращаюсь домой, судорожно вспоминая: ведь в нашей школе
комплексом проходит тема «Наше хозяйство в Запорожье». Шере два раза ездил в имение
Попова. Он составил и рассказал колонистам переливающий алмазами, изумрудами, руби-
нами хозяйственный план, в котором лучились, играли, ослепляли тракторы, сотни коров,
тысячи овец, сотни тысяч птиц, экспорт масла и яиц в Англию, инкубаторы, сепараторы, са-
ды.
Ведь еще на прошлой неделе вот так же я возвращался из Харькова, и меня встречали
возбужденные пацаны, стаскивали с экипажа и вопили:
– Антон Семенович, Антон Семенович! У Зорьки жеребенок! Вот посмотрите, по-
смотрите! Нет, вы сейчас посмотрите!..
Они потащили меня в конюшню и окружили там еще сырого, дрожащего золотого
лошонка. Улыбались молча, и только один сказал задушевно:
– Запорожцем назвали...
Милые мои пацаны! Не ходить вам за плугом по Великому лугу, не жить в сказочном
дворце, не трубить вашим трубачам с высоты мавританских башен, и золотого конька
напрасно вы назвали Запорожцем...