4_Makarenko

командира, который устанавливает очередь уборки, а следовательно, и очередь ответствен-

ности. Вот эта именно штука – ответственность за уборку, и за ведро, и за тряпку – есть для

меня технологический момент.

Эта штука подобна самому захудалому, старому, без фирмы и года выпуска, токарному

станку на заводе. Такие станки всегда помещаются в дальнем углу цеха, на самом замаслен-

ном участке пола и называются козами. На них производится разная детальная шпана: шай-

бы, крепежные части, прокладки, какие-нибудь болтики. И все-таки, когда такая «коза»

начинает заедать, по заводу пробегает еле заметная рябь беспокойства, в сборном цехе неча-

янно заводится «условный выпуск», на складских полках появляется досадная горка непри-

ятной продукции – «некомплект».

Ответственность за ведро и тряпку для меня такой же токарный станок, пусть и послед-

ний в ряду, но на нем обтачиваются крепежные части для важнейшего человеческого атри-

бута: чувства ответственности. Без этого атрибута не может быть коммунистического чело-

века, будет «некомплект».

«Олимпийцы» презирают технику. Благодаря их владычеству давно захирела в наших

педвузах педагогически-техническая мысль, в особенности в деле собственно воспитания. Во

всей нашей советской жизни нет более жалкого технического состояния, чем в области вос-

питания. И поэтому воспитательное дело есть дело кустарное, а из кустарных производств –

самое отсталое. Именно поэтому до сих пор действительной остается жалоба Луки Лукича

Хлопова из «Ревизора»:

«Нет хуже служить по ученой части, всякий мешается, всякий хочет показать, что он то-

же умный человек».

И это не шутка, не гиперболический трюк, а простая прозаическая правда. «Кому ума не-

доставало» решать любые воспитательные вопросы? Стоит человеку залезть за письменный

стол, и он уже вещает, связывает и развязывает. Какой книжкой можно его обуздать? Зачем

книжка, раз у него у самого есть ребенок? А в это время профессор педагогики, специалист

по вопросам воспитания

, пишет записку в ГПУ или НКВД: «Мой мальчик несколько раз

меня обкрадывал, дома не ночует, обращаюсь к вам с горячей просьбой...».

Спрашивается: почему чекисты должны быть более высокими педагогическими техни-

ками, чем профессора педагогики?

На этот захватывающий вопрос я ответил не скоро, а тогда, в 1926 году, я со своей тех-

никой был не в лучшем положении, чем Галилей со своей трубой. Передо мной стоял корот-

кий выбор: или провал в Куряже, или провал на «Олимпе» и изгнание из рая. Я выбрал по-

следнее. Рай блистал над моей головой, переливая ее всеми цветами теории, но я вышел к

сводному отряду куряжан и сказал хлопцам:

– Ну, ребята, работа ваша дрянь... Возьмусь за вас сегодня на собрании. К чертям собачь-

им с такой работой!

Хлопцы покраснели, и один из них, выше ростом, ткнул сапкой в моем направлении и

обиженно прогудел:

– Так сапки тупые... Смотрите...

– Брешешь, – сказал ему Тоська Соловьев, – брешешь. Признайся, что сбрехал. Признай-

ся...

– А что, острая?

– А что, ты не сидел на меже целый час? Не сидел?

– Слушайте! – сказал я сводному. – Вы должны к ужину закончить этот участок. Если не

закончите, будем работать после ужина. И я буду с вами.

– Та кончим, – запел владелец тупой сапки. – Что ж тут кончать?

Тоська засмеялся:

– Ну, и хитрый!..

В этом месте оснований для печали не было: если люди отлынивают от

работы, но стараются придумать хорошие причины для своего отлынивания,

это значит, что они проявляют творчество и инициативу – вещи, имеющие

большую цену на «олимпийском» базаре. Моей технике оставалось только при-