254 / 354
252
сказать, я могу и приказать, а бригадир прикажет, ему скажут: ты не командир, а бригадир. В
детском коллективе чрезвычайно красиво организуется еднноначалие.
Такой термин, как рапортовать. Конечно, можно было бы и просто получить отчет
мальчика, но я считаю, что их очень увлекает некоторая законность этого отчета. Законность
такая: командир на отчет должен прийти в форме, не в спецовке, не в том платье, в котором он мо-
жет пробегать целый день. На отчете когда один командир отдает рапорт, он должен салютовать, и
я не имею трава принимать рапорт сидя, и все присутствующие должны салютовать. И все
прекрасно знают, что, поднимая руку, все отдают привет работе отряда, всего коллектива...
Потом многое можно ввести из военного быта в самый быт коллектива, в движение его.
Например, в коммуне была прекрасная традиция начала общих собраний
15
. Общее собрание
должно было всегда открываться только дежурным командиром. Причем удивительно, эта
традиция была так велика, что когда в коммуну приезжало большое начальство, нарком
включительно, то все равно никому не позволяли открывать общее собрание, только дежурному
командиру.
Причем собрание все десять лет по традиции обязательно имело определенный регламент.
Сигнал для сбора общего собрания девался на трубе. После этого оркестр, который помещался на
балконе, играет три марша. Один марш для слуха, можно было сидеть, разговаривать, приходить,
уходить. Когда заканчивался третий марш, я обязан был быть в зале, и я чувствовал, что я не мог
не явиться; если бы я не явился, меня бы обвинили, что я нарушаю порядок. Когда кончается
марш, я обязан скомандовать: «Встать под знамя! Смирно!» – причем я не вижу, где знамя, но я
уверен, что оно близко и что, когда я скомандую, его внесут. И когда вносят знамя [коммуны], все
обязательно встают, и оркестр играет специальный знаменный салют; когда знамя поставлено на
сцену, собрание считается открытым; входит немедленно дежурный и говорит: «Собрание
открыто».
И в течение 10 лет ни одно собрание иначе не открывалось, и если бы оно открылось иначе,
стали бы говорить, что у нас беспорядок, что у нас черт знает что происходит и т. д.
Вот эта традиция украшает коллектив, она создает для коллектива тот внешний каркас, в
котором красиво можно жить и который поэтому увлекает. Красное знамя – это прекрасное
содержание для такой традиции.
По той же традиции знаменщик и ассистенты знамени выбирались общим собранием из
самых лучших и достойных коммунаров и выбирались «до конца жизни», как говорили, т. е. пока
ты живешь в коммуне. Знаменщика нельзя было наказать никакими наказаниями, знаменщики
имели отдельную комнату, они имели лишний парадный костюм, и нельзя было, когда он стоял со
знаменем, называть его «на ты».
Откуда взялась эта традиция, я тоже не знаю; но то, что знаменщик – самое почетное лицо в
коммуне, доказывается тем, что у меня только один из коммунаров получил орден за заслуги
военного характера, и это был знаменщик
16
.
Почет знамени в школе – богатейшее воспитательное средство. В коммуне им.
Дзержинского этот почет выражался и в том, что если в комнате стоит знамя, которое по случаю
ремонта надо вынести в другое помещение, то нельзя было сделать иначе, как построить весь
коллектив, вызвать оркестр и торжественно перенести знамя в другое помещение.
Мы прошли почти всю Украину, Волгу, Кавказ, Крым, и красное знамя ни одной минуты не
оставалось без караула. Когда об этом узнавали мои приятели –педагоги, они говорили: «Что вы
делаете? Ночью мальчикам надо спать. У вас оздоровительная кампания, поход, а они стоят у вас
ночами у знамени».
Мы говорили ка разных языках. А я не понимал, как это можно в походной обстановке
оставить знамя без караула.
При входе в коммуну всегда стоял часовой с исправной винтовкой. Я даже боюсь об этом
говорить. Патронов у него, конечно, не было, но он имел большую власть. Часто стоял тринадцати
–четырнадцатилетний мальчик. Стояли по очереди.