265 / 354
263
В комсомольской организации мы этот вопрос крепко продискутировали и выяснили очень
многие обстоятельства этой недисциилинированной жизни, этого страдания отдельной личности
от отсутствия дисциплины, причем, в конце концов, воспользовавшись случаем, мы провели
целую кампанию по разъяснению этого морального принципа, что дисциплииа является свободой
отдельной личности, и кто с наибольшей страстью, убедительностью и наибольшей слезой
выступал за утверждение этого принципа, это как раз новенькие, которых я подобрал на
Харьковском вокзале... Они рассказывали, как трудно жить, когда нет дисциплины, они поняли за
две недели новой жизни на своем примере, что такое дисциплина.
Это произошло потому, что мы подняли эту кампанию, провели дискуссию. Если бы мы об
этом не говорили, они могли бы ощущать всю
тяжесть бездисциплинированной жизни, но понять
этого они не могли бы.
Из таких детей, пострадавших от анархии беспризорного общества, у
меня вырастали
наибольшие сторонники дисциплины, наиболее горячие
ее защитники, наиболее преданные ее
проповедники. И если я вспомню всех юношей, которые были у меня правой рукой в
педагогическом коллективе, то это как раз те дети, которые в своей жизни больше всего
претерпели от анархии недисциплинированного общества.
Третий пункт морального теоретического утверждения, который должен быть предложен
коллективу и всегда быть ему известен и всегда направлять его на борьбу за
дисциплинированность, это такой: интересы коллектива выше интересов личности, Казалось бы,
вполне понятная для нас, советских граждан,
теорема. Однако на
практике она далеко не понятна
очень многим интеллигентным, образованным, культурным и даже социально культурным людям.
Мы утверждаем, что интересы коллектива стоят выше интересов личности там, где
личность выступает против коллектива.
Но когда дело приходит к практическому случаю, оно решается часто как раз наоборот.
В моей жизни был такой сложный случай. В коммуне им. Дзержинского в последние годы
не было воспитателей
5
, работали педагоги–учителя, а в самом коллективе отдельных воспитателей
у нас не было и вся воспитательная работа велась старшими коммунарами, главным образом ком-
сомольцами, причем этому помогала структура коллектива. Коллектив делился на отряды, во
главе которых стояли командиры.
Одни из командиров отвечал за всю работу коллектива в течение дня – уборка, обед, прием
гостей, порядок, чистота, вся работа школы, прием пищи и производство. Назывался он дежурный
командир
6
, носил красную повязку и имел очень большую власть, которая была ему необходима
для единоличного руководства порядком дня. Власть заключалась в том, что его приказы должны
были выполняться беспрекословно, и только вечером он мог дать отчет о всех своих приказаниях.
Никто не имел права разговаривать с ним сидя, а должен был стоять, и никто не имел права
возражать ему и какой–либо форме. Обычно дежурным командиром был уважаемый, за-
служенный товарищ, и никаких конфликтов с ним не происходило.
Однажды дежурным командиром был мальчик, которого условно назовем Ивановым. Он
был комсомолец, один из видных культурных работников, член драмкружка, хороший
производственник, пользовался полным уважением всех, в том числе и моим, один из старых
беспризорников, имевший большой стаж правонарушений и бродяжничества, которого я лично
подобрал в Симферополе.
Этот дежурный командир вечером, во время рапорта, доложил мне, что у мальчика Мизяка
украден только что купленный им радиоприемник. Это был первый радиоприемник в коммуне,
Мезяк заплатил за него 70 рублей, которые собирал в течение полугода из своего заработка. Ра-
диоприемник стоял около кровати в спальне и оттуда исчез. Спальня не запиралась, так как замки
в коммуне были запрещены
7
, но в течение дня вход туда был не разрешен, и коммунары не могли
войти туда, так как были на работе [или в школе].