268 / 354
266
Я в
своей истории не так скоро пришел к окончательной форме такой
красивой
дисциплины, причем, конечно, здесь есть опасность, чтобы
дисциплина не была просто внешним
украшением. Нужно, чтобы
красота дисциплины вытекала из ее сущности.
Во всяком случае, в последнее время я имел уже у себя
довольно сложную распланировку
такой эстетической стороны дисциплины.
Для примера приведу несколько приемов, которыми я
пользовался уже не для воспитания дисциплины, а для проверки и поддержания эстетичности.
Например, опоздал завтрак. Дали сигнал на завтрак по вине
кухни, или по вине дежурного,
или по вине кого–нибудь из воспитанников, которые проспали, на 10 минут позднее. Возникает
вопрос: как же поступить дальше – задержать ли сигнал на работу на 10 минут, задержать ли
работу или поступиться завтраком? Вопрос на практике бывает очень тяжелый.
У меня было много наемного персонала: инженеры, мастера, инструкторы – до 200
человек
персонала, который также дорожит своим временем. Они пришли в 8 часов на работу, и в 8 часов
я должен дать гудок. А тут завтрак запоздал на 10 минут, коммунары не выходят, и получается,
что я должен задержать рабочих, инженеров. Многие живут за городом, опаздывают на поезд и т.
д. И вообще тут закон точности.
Я не сомневался ни разу за последние годы, как поступить, и у ребят также не было
сомнения. Опоздал завтрак. Я даю гудок ровно в 8 часов. Многие ребята бегут, некоторые еще
только начинают завтракать.
Я прихожу в столовую и говорю: «Завтрак окончен». Я прекрасно
понимаю,
что я их оставляю без завтрака, и прекрасно знаю, что и физически это нехорошо, и как
хотите. Но тем не менее у меня ни разу сомнения не было. Если бы я поступил так с коллективом,
не чувствующим красоты
дисциплины, мне бы кто–нибудь сказал:
– Что же, мы голодные будем?
Мне никго никогда не говорил таких вещей. Все прекрасно понимают, что нужно так
поступать, и то, что я могу войти и потребовать, показывает, что я доверяю коллективу, требуя,
чтобы он, [опозданий] не завтракал.
Как–то стали обращаться ко мне дежурные, говоря, что ребята задерживаются в спальне и
не спешат приходить в столовую, опаздывают на завтрак. Я никогда не поднимал по этому
никаких теоретических рассуждений и никому ничего не говорил. Я просто подходил к столовой
на другой день и начинал разговаривать с кем–нибудь, рядом стоящим, по совершенно другому
делу, и все опоздавшие 100 – 150 человек, обычно старшие воспитанники, спускались с лестницы,
не заворачивали в столовую, а прямо на завод. «Здравствуйте, Антон Семенович!» И никто не
покажет вида, что опоздал на завтрак. А вечером только иногда скажет:
– Ну и проморили вы нас сегодня!
На этой основе я мог проделывать такие упражнения. Ждут картину «Броненосец
Потемкин». Привезли картину, все расселись в зале. Идет третья часть. Я говорю:
– Четвертый, второй, третий отряды, выйдите из зала.
– Что такое?
– Я получил сведения, что
какие–то подозрительные личности ходят вокруг коммуны.
Проверьте.
– Есть, проверить.
Они не знают, ходят или не ходят подозрительные личности, допускают, что это
проба, но
если кто–нибудь скажет, что
это проба,
то другие его взгреют.
Пойдут, проверят, возвратятся;
пропустили часть любимой картины, и никто ничего не скажет, что пропустили любимую
картину, а идут и смотрят дальше.
Это такое упражнение. Таких упражнений может быть много. Всегда, в частности,
известно, какой отряд в коллективе лучший. У нас была традиция: лучшему отряду поручать
самую тяжелую и неприятную работу при распределении уборки. А уборка – это довольно
напряженное дело, так как в коммуне