266 / 354
264
По моему предложению было созвано общее собрание, на котором дежурный командир
разобрал вопрос, куда мог деваться радиоприемник. Он очень тактично вел разговор, указал, кто
мог бы войти в спальню за инструментом и т. д., высказал несколько подозрений, предложил
избрать комиссию, уговаривал общее собрание выяснить до конца это дело, так как было жалко
Мизяка и затем тревожил поступок – кража вещи, на которую человек полгода собирал деньги из
своего заработка.
Но ничего не удалось открыть; с тем и легли спать. Мизяк – мальчик лет 12.
Наутро ко мне пришли несколько пионеров–малышей и сообщили, что они встали в 5
часов, обследовали всю коммуну и нашли в театре под сценой радиоприемник. Они попросили
освободить их от работы, чтобы понаблюдать, что там происходит.
Они стояли весь день, потом пришли ко мне и сказали прямо – радиоприемник украл
Иванов, так как они видели, как он один подходил несколько раз к суфлерской будке, стоял там и
что–то слушал. Больше никаких доказательств они не имели. Только то, что он стоял, не будучи
дежурным командиром, у суфлерской будки и слушал.
Я сыграл ва–банк. Я позвал Иванова и говорю:
– Ты украл радиоприемник, и баста!
Он побледнел, сел на стул и говорит:
– Да, я украл.
Этот случай сделался предметом обсуждения общего собрания. Комсомол исключил его и
передал дело на общее собрание коммунаров. Общее собрание происходило под
председательством мальчика, которого называли
Робеспьер
8
, он всегда предлагал одно – выгнать
из коммуны. На этот раз также постановили выгнать, но постановили выгнать буквально –
открыть дверь и спустить Иванова с лестницы.
Я возражал против изгнания, вспоминал всякие случаи, что и тебя
хотели выгнать и тебя
хотели выгнать, но ничего не добился.
Позвонил в НКВД
9
и сообщил, что есть такое постановление общего
собрания – выгнать, и
выгнать символически таким–то образом. Они мне ответили, что этого постановления не утвердят
и что я должен добиться отмены его.
Я обладал очень большим авторитетом у коммунаров и мог добиться,
чего хотел, иногда
очень трудных вещей. Тут я ничего не мог сделать – они меня лишили слова в первый раз за всю
жизнь коммуны.
– Антон Семенович, мы вас лишаем слова!
И кончено. Я все–таки им сказал, что они не имеют права выгнать, пока они не получат
утверждения НКВД. Тут они со мной согласились и перенесли вопрос на завтра с тем, что
прибудут представители НКВД, а они при них подтвердят свое решение.
Я имел неприятности, меня упрекали в том, что я не добился отмены постановления. На
другой день несколько видных чекистов приехали в коммуну. Их встретили так:
– Вы чего приехали? Защищать Иванова?
– Нет, добиться справедливости.
И тут произошел между коммунарами и чекистами диспут о дисциплине, который может и
теперь служить для меня каркасом для разработки
этой важнейшей проблемы.
На общем собрании чекисты так говорили:
– Что вы хотите показать вашим постановлением? Иванов ваш передовик, ваш активист,
вы его вооружили довернем, вы ему доверяли коммуну, вы подчинялись его распоряжениям
беспрекословно. А теперь, когда
он один раз украл, вы его выгоняете. И затем, куда он пойдет? Он
пойдет
на улицу, а это значит – бандит! Неужели вы так слабы, что не можете
перевоспитать
Иванова?
Причем сам Иванов, «бандит», в истерике бьется целый день.