164 / 370
162
И поэтому до пяти лет вопрос о мере строгости и ласки — самый важный вопрос.
Даже в первый день жизни вашего ребенка вопрос о норме строгости и ласки, т. е. вопрос о
дисциплине и вашей нежности, должен быть поставлен в порядок дня.
Мы часто можем наблюдать, что ребенку то очень много позволяют плакать, и он
кричит целый день, то совсем не позволяют плакать. И здесь вы прямо можете наблюдать
отсутствие нормы строгости и ласки. Конечно, и в пять, и в шесть, и в семь лет эта норма, эта
золотая середина, какая-то гармония в распределении строгости и ласки должны быть всегда.
Мне на это возражали: вы говорите о мере строгости, а можно воспитать ребенка без
всякой строгости. Если вы будете все делать разумно и ласково, так и жизнь проживете и
никогда не будете строги с ребенком.
Я под строгостью не понимаю какой-нибудь гнев или какой-нибудь истерический
крик. Вовсе нет. Строгость хороша только тогда, когда она не имеет никаких признаков
истерики.
И в своей практике я научился быть строгим при очень ласковом тоне. Я мог сказать
совершенна вежливо, ласково и спокойно слова, от которых бледнели люди — мои
колонисты. Строгость не предполагает обязательно крик или визг. Это лишнее. А вот ваше
спокойствие, ваша уверенность, ваше твердое решение, если вы его ласково выразите, оно
производит еще большее впечатление. «Пошел вон» — это производит впечатление, а ска-
зать «будьте добры уйти» — тоже производит впечатление, может быть, даже большее.
Первое правило — это правило какой-то нормы, особенно в вопросе о степени вашего
вмешательства в жизнь ребенка. Это чрезвычайно важный вопрос, который в семье часто
решается неправильно. Какую долю самостоятельности, свободы нужно предоставить
ребенку, в какой мере нужно «водить его за ручку», в какой мере и что можно ему
разрешать, и что запрещать, и что предоставить собственной воле?
Мальчик вышел на улицу. Вы кричите: не бегай туда, не ходи сюда.
В какой степени это правильно? Если представить себе безмерную свободу для
ребенка, это пагубно. Но если ребенок должен обо всем спрашивать, всегда к вам приходить,
всегда получать ваше разрешение и поступать, как вы сказали, то у ребенка не остается
никакого простора для своей инициативы, для собственной находчивости и собственного
риска. Это тоже плохо.
Я сказал слово «риск». Ребенок в семь-восемь лет должен уже в своем поведении
иногда и рисковать, и вы должны видеть этот риск, и вы должны допускать известную долю
риска, чтобы ребенок был смелым, чтобы он не приучился все на вашу ответственность
складывать: мама сказала, папа сказал, они все знают, им и книги в руки, а я буду поступать
так, как они скажут. При такой предельной степени вашего вмешательства сын не вырастет
настоящим человеком.
Иногда из него вырастет безвольный, не способный ни на какое решение, не
способный ни на какой риск и дерзания человек, а иногда бывает наоборот, он подчиняется,
подчиняется вашему давлению до какого-то предела, но силы, бурлящие и требующие
исхода, иногда взрываются, и дело кончается домашним скандалом: «Был хороший мальчик,
а потом что-то с ним сделалось». А на самом деле с ним делалось это все время, когда он
подчинялся и слушался, но силы, заложенные в нем природой и развивающиеся по мере
роста и учебы, производили свое действие, и сначала он тайно начинает сопротивляться, а
потом явно.
Дать точный рецепт в такой короткой лекции я не могу, да и никогда не смогу. Я
пишу об этом второй том «Книги для родителей».
Если вы внимательно присмотритесь к таким явлениям, вы найдете тот предел,
дальше которого идти нельзя.
Бывает и другая крайность, тоже часто встречающаяся, когда считают, что
ребенок должен проявлять полную инициативу и поступать как хочет, и совсем не