281
Совсем недавно, например, перед отъездом сюда получаю письмо. Пытаюсь
вспомнить, кто же это. Вспоминаю: я его выгнал несколько лет тому назад. Он пишет: я
участвовал в боях на озере Хасан и поэтому должен сейчас написать письмо. Спасибо вам,
что вы меня тогда выгнали. Если бы вы меня не выгнали, я бы так и остался никуда не
годным человеком. А когда вы меня выгнали, я понял, как я низко пал, и решил доказать, что
я могу быть человеком. Через 8 лет я потерял из виду этого человека, и вот он написал, когда
он оказался победителем у озера Хасан; именно в этот момент он вспомнил обо мне как об
одной из причин его сегодняшнего блеска.
Попробуйте поэтому предсказать — куда ведет каждый поступок!
Конечно, если коллектив слаб, то каждый нарывчик мешает, и в таком коллективе
приходится выгонять с ласковой физиономией, но без достаточных поводов, а из сильного
коллектива вы выгоните тогда, когда человек действительно пошел против коллектива, и
тогда ваш поступок и на того, кого вы выгоняете, подействует в высокой степени
отрезвляюще.
Кроме того, говоря о риске, я сказал с самого начала, что чем сильнее коллектив, чем
правильнее он организован, тем сильней вы можете его поворачивать и тем меньше будет
риска, а в слабом, плохо организованном коллективе я сказал бы так: каждое ваше движение
рискованно. Вы не можете отвечать ни за что, если нет общей системы, вы не можете
сказать, где у вас риск и где у вас его нет.
Затем одно мое возражение. Я не говорил, что у меня нет мастерства. Я говорил, что у
меня нет таланта, а мастерства я добился. Мастерство — это то, чего можно добиться, и как
может быть известный мастер-токарь, прекрасный мастер-врач, так должен и может быть
прекрасным мастером педагог.
А что такое педагогический талант? Чего стоит педагогический талант, если нет
мастерства? Ничего не стоит. Я, конечно, говорю о воспитательном таланте, в отличие,
скажем, от талантов преподавательских. А мастерство это очень достижимая вещь.
У меня был такой помощник — Тимофей Денисович Татаринов. Он со мной долго
работал. Это было нежнейшее существо, иначе он ни к кому не обращался, как «хлопятки»
(хлопцы), «дивчатки». Это была полная мне противоположность. Хороший учитель. Я взял
его из сельской школы. Причем человек замечательной работоспособности, исключительной
ловкости, многое умеющий изготовить, над многим умеющий подумать. Его многие любили,
но в его мягкости видели какое-то противоречие. Потом он постепенно вырос и стал моим
заместителем.
И вот что удивительно. Я часто уезжал по делам, а он был на моем месте. По нашим
законам и традициям — пока я в колонии, я имею все права, а я уезжаю — все права
переходят к нему. И вот Тимофей Денисович научился у меня целому ряду приемов. Я имел,
надо сказать, грешные не педагогические приемы, любил иногда сказать — черт бы вас
забрал! Так что же вы думаете? И он стал так говорить, но он говорил так: «Черт бы вас
забрал» (тихим, мягким, добрым тоном). ( О б щи й с м е х . ) И что удивительно - это
производило свое действие. В его характере это было негодование, и все понимали, что он
«годует». ( С м е х . ) Это было мастерство. Я потом его спрашиваю — тут вот говорят, ты
кулаком стучал по столу, и кричать не кричал, а «черные» слова говорил. А он мне отвечает:
«Да, я цэ нарочно робив». То есть человек по своей натуре приспособил к себе внешние
формы гнева. ( С м е х . ) И все говорили: «Он сердитый, Тимофей Денисович!» А это значит
нехорошо.
Так что я уверен, что все мы с вами – люди одинаковые. Я проработал 32 года, и
всякий учитель, который проработал более или менее длительно, - мастер, если он не лентяй.
И каждый из вас, молодых педагогов, будет обязательно мастером, если не бросит нашего
дела, а насколько он овладевает мастерством – зависит от собственного напора.