295 / 370
293
мастеров, за всю эту советскую организацию, за летчиков, студентов, инженеров, педагогов.
За эту «продукцию» я несу ответственность.
Но для того чтобы можно было отвечать за свою «продукцию», нужно в каждый
момент своей педагогической жизни знать, чего я хочу и чего добиваюсь
9
.
Среди наших педагогических руководителей в значительной степени оказались враги
народа, которых была логика: такое-то средство якобы обязательно приводит к таким-то
результатам и поэтому это хорошее средство. А какие будут результаты - неважно.
Я повторяю, что если ребенок становится хулиганом, то в этом виноват не он, а
виноваты педагогические методы.
В «Педагогической поэме», изданной в 1933 г., сказано, как я относился к педологам.
Я педологов всегда ненавидел, никогда этого не скрывал, и они боялись со мной встречаться.
Когда однажды они хотели, чтобы я принял какую-то комиссию для проведения
обследования, они пришли в класс и сказали: «Мы хотим проверить самый организованный
коллектив» и начали задавать ребятам такие вопросы: «Представьте, у вас есть лодка, она
затонула. Что вы будете делать?» Ребята на это ответили: «Никакой у нас лодки нет, и
ничего мы делать не будем». ( С м е х . )
Следовательно, коллектив наш прекрасно знал, что такое педология. Ребята очень
хорошо знали, что это такое. Детский коллектив может знать и о педологии, и о педологах и
может отвечать за свое к ним отношение.
И н т е р е с н ы й в о п р о с о т н о с и т е л ь н о З а д о р о в а . « Н е уже л и в ы
д у м а е т е , ч т о э т о т м е т о д п р и н е с п о л ь з у ? »
— спрашивает меня автор
записки. Конечно, никогда я этого не думал. Это было полное отчаяние, полное бессилие.
Если бы на месте Задорова был кто-нибудь другой, может быть, это привело бы к
катастрофе, но Задоров был благородным человеком, он понял, до какого я дошел отчаяния,
он нашел в себе силу протянуть руку и сказать: «Все будет хорошо». Разве этого не видно?
Если бы я ударил того же Волохова, то я мог быть им избит. Я был действующим лицом, а
победителем был Задоров, и только благодаря нему я мог сохранить авторитет, он поддержал
меня. Вот в чем заключается успех, а не в том, что я ударил. Разве удар — метод? Это только
отчаяние.
Меня спрашивают:
«Преподавателем какой дисциплины я был раньше?»
— До
колонии я в школе преподавал историю
10
Где я сейчас работаю?
— По состоянию здоровья и по другим причинам сейчас
нигде не работаю, только пишу.
Где бы я хотел
— Я бы хотел работать в так называемой нормальной школе. Но
будьте уверены семейные дети в тысячу раз труднее беспризорных. У беспризорников
никого не было, только я один, а у семейных есть мама и папа в запасе. И вот с этими-то
нормальными детьми я бы очень хотел поработать.
Автор записки спрашивает,
за какие я стою наказания
? – Я ни за какие наказания не
стою, но на практике в своей работе с колонистами я применял наказания. Вот тот же самый
Клюшник был командиром первого комсомольского взвода, и ему попадало гораздо чаще,
чем кому-нибудь другому. Почему? Да потому, что он был командиром и на него
возлагалось больше ответственности, с него больше спрашивалось, чем с кого-либо другого.
Такие наказания, которые выражают одновременно и уважение к человеку, и
требование к нему, я считаю возможными, когда они применяются умело, а вообще
наказания в большом масштабе мне не приходилось применять. У меня был хороший
коллектив
11
.
Говорят, что недостаточно уделено внимания отношениям между девочками и
мальчиками. Верно, это трудный вопрос. Я всегда был уверен, что не отдельное
личное влияние определяет отношения, а организация. Я постарался, чтобы у меня не
было половины девочек и половины мальчиков, так как я знал, что тут я уже ничего