299 / 370
297
Поэтому то, что я вам скажу, — это не выводы; выводы могут быть сделаны в
большом труде, в монографии, в трудах, подкрепленных марксистским анализом. У меня нет
выводов в отношении воспитания, и поэтому позвольте мне говорить с вами, как товарища с
товарищами, о тех гипотезах-предчувствиях, которые у меня есть, ибо то, что я скажу, — это
скорее предчувствие, чем выводы.
Я прекрасно понимаю, что мои мысли определяются моим педагогическим опытом,
понимаю, что возможен другой опыт, и, если бы я его испытал, может быть, я думал бы
иначе.
Мой опыт очень узок. Я 8 лет заведовал колонией для правонарушителей им.
Горького и 8 лет трудовой коммуной им. Дзержинского. Коммуна им. Дзержинского уже не
была учреждением для правонарушителей. В первые годы я получал обыкновенных
беспризорных детей, а в последние 4 года я получал почти исключительно детей из семьи,
большей частью из семей ответственных работников, где неблагополучие выражалось не в
материальной обстановке, а исключительно в обстановке педагогической, бытовой.
Кто труднее из этих трех категорий: правонарушители, беспризорные или дети из
семьи, — сказать трудно, но я думаю, что труднее всего дети из семьи. По крайней мере, по
извилистости характеров, по их яркости и сопротивляемости эти дети кажутся мне в моем
опыте наиболее трудными.
Но я к этому времени был лучше вооружен техникой своего мастерства, а самое
главное — у меня был коллектив ребят, имеющий шестнадцатилетние традиции и
шестнадцатилетнюю историю.
Только поэтому работа с детьми из семьи для меня была более легкой, чем работа, с
моими первыми воспитанниками –правонарушителями, с которыми я еще работать не умел.
На основании работы со всеми этими тремя категориям я в последние годы своей
работы пришел к следующему выводу, для меня самому важному. Этот вывод даже в
настоящее время звучит для меня несколько парадоксально. Он утверждает, что «трудных
детей» совершенно нет. Причем это утверждение вовсе не имеет у меня характера простого
отрицания.
Вообще мне хочется сказать, что расстояние между моральной социальной нормой и
моральными социальными искривлениями очень незначительно, почти ничтожно.
Отсюда мне представляется еще один вывод, в котором я не уверен, что так
называемая «перековка», выправление характера, не должна происходить эволюционно, на
протяжении некоторого длительного времени.
Я прихожу к такому убеждению, что, так как это расстояние между антисоциальными
привычками, между каким-то опытом, имеющим неприемлемый для нашего общества
характер, и нормальным опытом очень незначительно, то это расстояние надо пройти как
можно быстрее
1
.
Я это говорю, будучи очень слабо уверен, что этот вывод надо формулировать именно
в таких словах. Я не очень уверен, что такая теория возможна, но я уверен в своем опыте.
За последние 5 лет, работая в коммуне им. Дзержинского, где было много ярких и
трудных характеров, я не наблюдал уже процессов эволюции характера. Я наблюдал
эволюцию в том обычном смысле, в каком мы всегда понимаем рост, развитие: мальчик
учится в III, IV классе, потом переходит в V класс. Его кругозор расширяется, знаний и
навыков у него больше. Он работает на заводе, повышает свою квалификацию, приобретает
навыки общественного характера.
Но это обыкновенный рост, а не какая-то эволюция от испорченного, искривленного
характера к норме.