7_Makarenko

315

День отъезда, в 4 часа кончили работать, в 5 строимся, чтобы идти на вокзал. Все уже

готово, обоз готов, а в это время какой-нибудь малыш дергает тебя и говорит: неужели мы

останемся?

Жалко их, у них слезы текут.

- Антон Семенович, возьмите.

- Да ведь не я, а общее собрание!

Они в тех же костюмах, в каких стоит строй.

Обращаюсь уже к строю: что же теперь их оставить?

- Да как же их брать, у них в обозе ничего нет, [походных] корзинок нет, куда же их

брать?

А ребята кричат: все есть в обозе, есть наши корзины, только примите нас.

Их не могли простить в течение всей зимы, но в такой радостный момент, в момент

отпуска, в момент начала похода, как их не простить?

И только потом, во время похода, когда воспитанник что-нибудь не так сделает,

говорят: ведь мы же говорили, что нельзя тебя брать в поход.

Если бы мне дали такую школу, как у вас, я обязательно наладил бы там

производство, вы не представляете себе, как это прекрасно, когда ребята делают нужные

вещи.

Работая 4 часа в день на производстве, воспитанники коммуны им. Ф. Э.

Дзержинского окупали содержание свое, учителей, театры, походы, костюмы и еще дали

чистой прибыли государству 5 млн. рублей

. Это, конечно, выгодное дело. Никаких налогов

государству мы не платили. Но там был технический интерес, там была ответственность, там

был сложный процесс. Приближение коллектива к жизни дает новые основания для размаха,

и это вызывает сильное движение души.

Например, приезжает Эррио. Его надо принять. Ты должен чувствовать, что за нами

стоит СССР, и каждый это понимает. Ребята чувствовали себя дипломатическими

представителями СССР, а перед ними Франция - буржуазный мир. Нужно вести себя

деликатно, вежливо, не сдавая ни на копейку уважения к себе.

Я не могу вам советовать делать такие же вещи на следующий же день после

организации вашего учреждения, но добейтесь солидности вашего учреждения, добейтесь

красоты, добейтесь того, чтобы это было крупное государственное учреждение. И тогда

много можно выиграть на нашем советском гоноре. А этого достигнуть не трудно. Для этого

нужно 2 – 3 года хорошей работы и хорошей борьбы.

Теперь отдельные замечания.

Очень трудно добиться, чтобы перестали плевать на пол, но это дело необходимой

организации и мастерства. У нас везде поставили плевательницы. Коммуну НКВД еще не

открыли, а пришли уже жены чекистов и в каждый уголок поставили плевательницы. Ребята

ходили и плевали в каждом углу и вместо плевательниц попадали на пол.

Я, в конце концов, обратился к общему собранию, и общее собрание постановило:

человек не верблюд и плевать не должен, а если тебе все-таки хочется плевать - обратись к

доктору. Постановили все плевательницы перенести в больницу. У нас не осталось ни одной

плевательницы. Эти «верблюды» мучились два дня. Кое-кто плевал, их хорошенько взгрели.

И плевать перестали.

Старшим ребятам мы выдавали папиросы, разрешали курить. Это с точки зрения

педагогической незаконно, но я с курением «не боролся». Ребята говорили: какой это

курильщик, который после каждой затяжки плюет? Я с курением не боролся, но многого

добился.

У меня был доктор — Колька Вершнев, бывший беспризорный. Он заявил:

курить можно с 16 лет. Если в отряде курили более молодые, то старшие курильщики

за них отвечали. Если более молодые продолжали курить, доктор вызывал и говорил: