7_Makarenko

310

У нас был завод с первоклассным оборудованием. Делали фотоаппараты «Лейка» с

точностью до одного микрона, и все-таки это была игра.

На меня многие педагоги смотрели, как на чудака, что я занимаюсь игрой в рапорт.

Надо играть с ребятами, надо стоять во фронт, а потом можно рычать на них. Тот

командир, который минута в минуту является ко мне сдавать рапорт, прекрасно играет, и я с

ним играю. Я отвечаю за них за всех, а они думают, что они отвечают

Когда Эррио был у нас, он спросил у коммунаров: кто же это делает?

- Мы.

- А заведующий?

- Мы все делаем вместе. Мы ему помогаем.

В некоторых случаях надо эту игру поддерживать.

Мы ездили на экскурсию, причем нужно было решить: ехать ли в Ленинград или в

Крым. Большинство было за Крым, я тоже был за Крым. Но я начинаю бешено с ними

спорить. Я им говорю: «Что вы увидите в Крыму? Только солнышко, и будете валяться на

песке, а в Ленинграде — Путиловский завод, Зимний дворец». Они бешено со мною спорят.

Потом все поднимают руки и смотрят на меня. Я хорошо с ними играл. Они играют

победителей, а я — побежденного.

Через три дня они говорят друг другу: «А ведь Антон Семенович заливал, он тоже за

Крым». А тогда они играли и прекрасно это понимали.

Дальше вопрос о педагогическом риске. Тоже в вопрос неразрешенный. Можно

рисковать или нет?

Года два назад в одном педагогическом журнале была напечатана консультация. Один

педагог поставил вопрос: как быть с ребенком, который хулиганит в школе?

Ответ: надо с таким ребенком поговорить. Педагог должен говорить ровным голосом,

не повышая тона, чтобы ученик понял, что учитель говорит с ним не потому, что он

раздражен, а потому, что в этом его долг.

Тут, конечно, нет никакого риска, а вот в таком тоне, каким разговаривал тов.

Данюшевский, есть риск: «Что же это такое? Мы были с тобой друзьями, а теперь что

скажешь?» Это не ровный голос.

Как идеальный педагог, вы должны говорить ровным голосом, и тогда у вас ничего не

получится. Он уйдет таким же хулиганом, каким и пришел.

Я позволял себе риск и видел, что как только я позволял себе рискнуть, вокруг меня

собирались все макбетовские ведьмы: а ну, как ты рискнешь, а ну, как ты рискнешь?

Я говорил: «Ну, что это такое?!» (ударяет по столу кулаком). И у нас получалось.

В Ленинграде, когда я говорил о риске, я получи такую записку: вы говорите о риске,

а у нас в школе был такой случай: мальчику поставили плохой балл, а он повесился. Так вот,

по-вашему, нужно допустить необходимые издержки?»

Я был очень удивлен. Это же не против меня, а против вас. Мальчик повесился не в

результате какого-нибудь рискованного действия педагога, а в результате самого

обыкновенного действия педагога. Если и это риск, то не ставьте плохих отметок, а то все

перевешаются. Можно бояться поставить плохой балл, так как и здесь есть какой-то риск, а

ведь это же пустяк.

Плохой балл — не рискованное действие. Погладить по головке – нет никакого риска.

Говорить ровным голосом — тоже нет никакого риска.

А может быть, мальчик, избалованный постоянно такими нерискованными

действиями, и получил склонность к самоубийству. И всякий человек, если с ним

несколько лет подряд говорить ровным голосом, возымеет желание повеситься. Если