8_Makarenko

235

И «исусики» (так их называли коммунары), я знал, что это тот характер, над которым мне

прежде всего нужно работать, потому что этот исусик так и проскользнет мимо моих рук, и я не могу

ручаться ни за мысли его, ни за поступки. Он и выйдет в жизнь, и я всегда буду ждать: а что он сдела-

ет. И по отношению к таким исусикам я особенно всегда настороже. Я тряс его изо дня в день, чтобы

он почувствовал. Со своей подлой душой – и прикидываться хорошим человеком.

И потом мои коммунары научились бороться с таким характером и на серебряном блюде по-

давать его во всей его неприглядности.

И эта корзина, которую человек запирает на замок, это страшная вещь. Представьте себе, жи-

вут 15 мальчиков. По нашей традиции нельзя было ничего запирать, кроме производства. Спальни не

имели замков, корзинки не должны были запираться. 90 спален, когда ушли на работу, остаются без

охраны. А он один повесил замок. И я знаю, что из такого человека получится. И таких людей ни

наказанием, ничем не проберешь. Взорвать нужно его каким-то динамитом. И я 6 лет с таким возил-

ся. Все знали, что он исусик, что у него добрые глаза, что он по виду как будто хороший человек, но

ни одному поступку его мы не верил.

И когда он просил, чтобы его командировали в военное училище, - нет - говорю. Почему? По-

тому что ты исусик.

И, наконец, он понял, что нельзя быть исусиком. Старался, старался, но своей природы не мог

переделать. Ловили его на всякой гадости: то слушок какой-нибудь пустит, то на девочек потихоньку

гадость скажет.

Наконец, ушел он в один из южных вузов, и я не мог быть спокойным, что из него выйдет че-

ловек. И когда он пришел ко мне прощаться, я изменил своему педагогическому такту и сказал:

«Дрянью ты был, дрянь есть и дрянью ты останешься».

Он приехал потом ко мне в гости и сказал: «Сколько вы со мной возились, и ничего со мной

поделать не могли, но вот то, что вы мне сказали - дрянью был, дрянью и будешь - этого я забыть не

могу. И дрянью я не буду. И вот этот взрыв: того, что я ему сказал, он забыть не может. Он не может

допустить, чтобы я был прав. И он приехал и говорит: «Вы ошиблись, не буду дрянью. Вы увидите».

Я сказал: «Посмотрим. Вот ты кончаешь вуз, выходишь инженером, и мы посмотрим».

А ребята пишут: «Как там Сергей? Мы слышали, что хорошо учится. Не верим». Из другого

города писали: «Что с Сергеем? Что-нибудь уже он выкинул?» Но его все-таки удалось удержать.

А сколько таких, которые промелькнули между рук, с которыми не работали. Вот эти исусики

самые паскудные люди, это христиане, не в смысле религиозном, а в смысле наследия европейской

христианской этики во всем ее объеме. Это страшная вещь! Это опыт двух тысяч лет этической жиз-

ни, что нам дало христианство! Если посмотреть на этическую систему христианства, - вы все знаете

его историю, его догматику, его этику.

Я обращаю внимание только на одно обстоятельство. Христианская этика - это, конечно, ин-

дивидуализм, пессимистический индивидуализм. Это значит - ничего в жизни не могу взять. Возьми

хоть какое-нибудь маленькое, свое, одинокое нравственное дело и соверши. А на небесах ты что-

нибудь получишь. Это - индивидуализм, это - наплевательское отношение к коллективу. Если кто-

нибудь ударит тебя в правую щеку, подставь ему левую. Почему? Каждый может распоряжаться сво-

ими щеками.

Но полная забывчивость о том, что есть негодяй, который ходит и лупит по щекам.

А мне наплевать, я подставляю, я совершенство. А что происходит в жизни, меня мало интересует.

Коллектив, общество меня не интересуют. Хуже того: Блаженны... Радуйтесь и веселитесь…

Переведем на советский язык: «Будьте счастливы, если вас оклевещут, если о вас наговорят

гадости, если взвалят на вас небывалое обвинение - радуйтесь и веселитесь». Ну, хорошо.