8_Makarenko

310

раздражать в другом направлении. Надо заставить, чтобы он пел, танцевал, или радио для него заве-

сти.

Надо его каким-то шумом оглушить, треском оглушить, чтобы ребенок обалдел

(смех).

И я

бываю во многих школах, не только московских, но и в провинциальных, у меня закаленные нервы,

нервы как тросы, и вот, когда я захожу в такую школу, у меня начинается нервный тик. А есть ваши

ребята в течение 10 лет находятся в школе.

Но мы должны быть «педагогичны» и только про себя говорим: «чтоб вы пропали!», а на деле

ничего не показываем. У нас иногда только губы дрожат, по ночам не спим, или это все обрушивает-

ся на нашего мужа или на жену, и мы глубоко убеждены, что учительская работа - нервная работа и

учитель должен быть обязательно неврастеником.

Я над этим задумался очень давно. И потом увидел, какое благо - полный порядок: никакого

крика, никакого бега. Хочешь побегать - вот площадка, а если хотите кричать - не кричите! Надо по-

беречь и меня, ведь я государственная вещь, и меня поберегите. И поэтому насчет окон я считал

единственное решение: не смей бить стекол, я не буду тебе заводить радио, музыку и не позволю

бить государственное имущество. Я тебя ничем отвлекать не буду, а ты не бей.

И вот, когда коллектив делается сознательно относится к такому порядку, то действительно в

коллективе получается тот покой, та строгость, грань и точность обозначения, где можно бегать, где

нельзя, которые так необходимы для успокоения нервов.

Я сам к этому пришел не так скоро. Но коммуну вы могли посетить в любое время и никогда

не увидели бы чтобы ребята толкали друг друга, били стекла и т.д. Коллектив бодрый, жизнерадост-

ный, никто никого не бьет.

Я глубоко убежден, что стремление ребенка побегать, покричать прекрасно может быть пере-

ведено на внутренний покой. Ведь очень часто может выдаваться за педагогическую мудрость то, что

на самом деле может подвергаться сомнению: мудрость ли это педагогическая мудрость ли вообще.

Поэтому такое требовательное, активное воспитание, которое руководствуется целью дать ре-

бенку политическое воспитание, вовсе не значит, что приведет к страданию ребенка. Что такое стра-

дание?

Вас, вероятно, занимает вопрос о риске. В Ленинграде на одном из совещаний, когда я расска-

зывал о риске, мне такой вопрос задали: да, на производстве можно требовать риска: чем больше

риска, чем больше дерзаний, тем более возможны успехи. Но когда вы имеете дело с живым челове-

ком, как вы можете рисковать?

И вопрошающий дополнил так: у нас был случай, когда девочка повесилась потому, что ей

поставили плохой балл по немецкому языку. И вспомнил я, как у нас в одном московском педагоги-

ческом журнале был отдел консультации, и там консультант отвечает на вопрос читателю, как надо

разговаривать с мальчиком, который хулиганит в классе, нарушает внутренний распорядок. С таким

мальчиком воспитатель должен поговорить ровным голосом, ни в каком случае не повышая тона, так,

чтобы ученик видел, что учитель говорит с ним не потому, что негодует, а потому, что это его долг,

долг учителя поговорить

Вот я считаю, что такой ровный голос с хулиганом и вот то, что учитель боится показать свое

негодование, а показывает свою боязнь, – это и есть самое рискованное действие. И если бы со мной

все люди говорили только ровным голосом, я повесился бы через год. Разговаривать ровным голосом

- это значит: мне безразлично, как ты себя ведешь, но я разговариваю с тобой потому, что я исполняю

свои обязанности.

Например: «Иванов, не смей ничего плохого делать...» и таким спокойным, монотонным го-

лосом. А про себя думает, а что если бы тебя по голове как следует стукнуть кулаком. Что это, не

риск?