136 / 186
134
В том числе поэтому ключевая идея Уинтера о радикальном
изменении коллективной памяти в ходе первой мировой войны
подвергается развернутой критике. В частности, профессор университета
Ратгерс М.К. Масуда в работе «Память модерна» (1996) последовательно
доказывает, что сама логика «материализации памяти» начала усиливаться
в Европе (и особенно во Франции) еще до мировой войны – в 1870-1914 гг.
При этом нейтральная позитивистская история сменилась интересом к
памяти как материализации чувств и социальных интересов, что
предполагало изменение восприятия времени – не развертывающегося в
линейном поступательном прогрессе, но субъективно проживаемого и
способного к ускорению
416
.
Аналогичным образом профессор С. Траут из университета Алабамы
в работе «Поле боя памяти» (2010) утверждает, что единой памяти о
Первой мировой вообще не существовало: региональные различия в
практиках коммеморации были важнее условных общих тенденций
417
.
Например, в США на протяжении 1920-30-х гг. активно боролись между
собой патриотический нарратив «Легиона», левая социальная критика и
модернистская эстетика. Говорить о единой памяти «потерянного
поколения» – значит идеализировать фронтовой опыт (в отношении,
например, 50% американских ветеранов, которые так и не побывали на
передовой) и мифологизировать последствия войны (особенно для США).
Более взвешенной представляется позиция Л. Уитмэн из Стэнфорда,
которая в своем замечательном исследовании «Гробница неизвестного
солдата» (2011) прослеживает различия этого образа и манипуляций им в
разных странах Европы после первой мировой войны. По ее мнению,
многочисленные памятники неизвестному солдату предельно полно
воплощают, с одной стороны, стремление к нормализации смерти, а с
другой – сбой репрезентации
418
. С этой точки зрения, логика воплощения
416
Matsuda M.K.
The Memory of the Modern. N.Y.: Oxford University Press, 1996. Р. 11-
14. Это ускорение касается как физических движений и действий в индустриальном
обществе, так и работы сознания, включая память. Его результатом становится, с одной
стороны, всеобщая ностальгия, а с другой – рост механизированного насилия.
417
Trout S.
On the Battlefield of Memory: The First World War and American Remembrance,
1919-1941. Tuscaloosa: The University of Alabama Press, 2012. Р. 5.
418
Wittman L
. The Tomb of the Unknown Soldier, Modern Mourning, and the Reinvention of
the Mystical Body. Toronto, L.: Toronto University Press, 2011. Р. 6; 153. По мнению
Лауры Уитмэн, мемориалы неизвестному солдату воплощают память модерна,
отказываясь от слов и даже имен, обозначения социального статуса павших и какой-
либо риторики или символизма. Политическая нагрузка может меняться: например, в
Италии мемориал неизвестному солдату в Риме в 1920-1930-е гг. был центром