Background Image
Table of Contents Table of Contents
Previous Page  149 / 186 Next Page
Information
Show Menu
Previous Page 149 / 186 Next Page
Page Background

147

опосредованных

семейными рамками отношений скорби и меланхолии,

проработки и отыгрывания, эмпатии и аффективного повторения. «Если

наши родители, возвращаясь в Черновцы, надеялись найти хоть какие-то

следы своего прошлого, для нас – поколения постпамяти – возвращение не

могло стать средством восстановления [примирения с прошлым] и

обретения покоя. Унаследовав осколки памяти (как позитивной, так и

негативной), мы не могли надеяться на воссоединение этих фрагментов.

Для нас это путешествие стало процессом поиска – творческим

проводником контакта, способствующим встрече ностальгической и

негативной памяти»

458

.

В этом контексте становится понятен и смысл подзаголовка

последней работы Хёрш – «Письмо и визуальная культура после

Холокоста». Известные слова Т. Адорно о невозможности поэзии после

Аушвица иллюстрируют сбой линейного нарратива и кризис исторической

памяти для «поколения выживших». Но для «родившихся позже»

отдельные образы и воспоминания детства все-таки можно косвенно

заключить в некие социальные и когнитивные рамки, пусть ограниченные

и неполные. С этой точки зрения, сам рост memory studies в 1980-1990-е гг.

представляется именно саморефлексией поколения «родившихся

позже»

459

. Поэтому, кстати, и для тех, и для других необычайно важны

визуальные источники. Но если для поколения выживших они

представляют собой разрозненные материализованные образы, то для их

детей они представляют скорее пример косвенной референции и

парадоксального перевода – выстраивания сообщества смыслов, не

сводимого к линейному нарративу.

Впрочем, Хёрш утверждает, что жизнь ее родителей также оказалась

сформирована как отношения постпамяти с миром своих предков в

империи Габсбургов: «Мир, в котором выросли Лотта и Карл Хёрш, а

также их современники был уже сформирован ‘постпамятью’ –

опосредованным отношением к потерянному, по выражению С. Цвейга,

‘вчерашнему миру’. Миру, который они сами унаследовали от родителей и

дедов, пользовавшихся всеми преимуществами жизни еврейской диаспоры

при Габсбургах»

460

.

Возвращаясь к вопросу о взаимосвязи memory и trauma studies,

подчеркнем, что М. Хёрш демонстрирует существенный зазор или цезуру

458

Ibid

. P. 263.

459

Hirsch M

. The Generation of Postmemory. Р. 2.

460

Hirsch M., Spitzer L

. Ghosts of Home. P. 256.