100 / 166
98
ретает повышенную достоверность из-за сугубого реализма деталей: эс-
тонки «из-под Ревеля», «в котомке у каждой полено», чулок, который они
вяжут, не только «бесконечный», но и «серый», священник, якобы моля-
щийся о погибших бойцах, «в ярких глазетах». В предпоследней строфе
бытовая деталь «чулочные петли», благодаря контексту угрожающей ре-
плики, обретает сходство с петлей виселицы:
…Погоди – вот накопится петель,
Так словечко придумаем, скажем…
Особую жуть монологу эстонок придает словосочетание «палач с
палачихой», т.к. виновными в казнях оказываются и герой, и его жена, а
необычное производное от «палача» – «палачиха» – приобретает окраску
уничтожающей и презрительной иронии.
Отточие перед последней строфой обозначает конец кошмарного
сновидения, и заключительные предложения герой произносит уже наяву.
Они пронизаны горькой самоиронией и стремлением всемерно приглу-
шить упреки собственной совести; недаром эстонские старухи обозначены
пренебрежительным «чухонки». Создается грустное впечатление о бесси-
лии героя и бесплодности его угрызений, и, как ни странно, это приближа-
ет его к нам – ведь далеко не во всех сложных жизненных ситуациях мы
следуем велениям совести, и далеко не у всех эту совесть можно назвать
«кошмарной».
Необычен ритмический рисунок стиха – трехстопный анапест с ча-
стыми спондеями на первом слоге создает жесткую и «неотвязную» инто-
нацию, которую смягчают женские рифмы.
В 1905 г. М.Врубель пишет картину «Кровать. Этюд «Бессонница»»
(илл. 141). «Тонкая паутина» отягченного угрызениями совести сна, скупо
отпущенного герою безотрадным и трагическим временем, отражаются в
угловатых складках пустого измятого ложа. Концепты
спальня, сон, со-
весть
, предрассветно-серый колорит помогают последовательному сопо-
ставлению.
б) М.И.Цветаева. «Мой письменный верный стол!» (1933) –
Р.Р.Фальк. Книги (1921).
* * *
Мой письменный верный стол!
Спасибо за то, что шёл
Со мною по всем путям.
Меня охранял – как шрам.