48 / 110
46
В архитектонике повествования заметна роль структурных,
сюжетообразующих мотивов, органически взаимосвязанных между собой,
дополняющих друг друга и способствующих на подтекстово-
ассоциативном уровне глубже оттенить авторские идеи. Главный из них –
мотив центростремительного движения.
В основу сюжета положено осуществление закрепленной
многовековой традицией духовной потребности русского народа в
приобщении к православным святыням. Образ Троице-Сергиевой Лавры
воплощает в повествовании могучую центростремительную энергию,
средоточие всех надежд. Через мир «ангельской детской души» по мере
развития действия, по мере приближения к цели, постигается огромная
сила отраженного света Лавры.
Лавра в восприятии героев Шмелева – это конечно же, прежде всего,
Дом Преподобного Сергия. Можно сказать, что образ великого Святого
незримо присутствует в повествовании, как веками незримо присутствовал
он в жизни нашего народа. Уже в начале, в экспозиционных главках,
заметно звучание мотива духовной притяженности к святому Сергию как
живому, находящемуся где-то рядом, воплощению защиты. «Душу надо
очистить, раз идем к Преподобному <...>, – думают герои Шмелева [1].
Они верят: в конце пути – «Угодник, который теперь нас ждет» [1, c.65].
Полагаем, феномен святого Сергия в восприятии И. Шмелева
созвучен представлениям о нем Б. Зайцева, писавшего в предисловии к
своей книге «Преподобный Сергий Радонежский»: «Как святой Сергий
одинаково велик для всякого. Подвиг его всечеловечен. Но для русского в
нем есть как раз и нас волнующее: глубокое созвучие народу, великая
типичность – сочетание в одном рассеянных черт русских. Отсюда та
особая любовь и поклонение ему в России, безмолвная канонизация в
народного святого, что навряд ли выпала другому» [2].
Поэтизация святости русского подвижничества роднит повесть
Шмелева и с воззрениями о. С. Булгакова, писавшего о великих святых, в
том числе и о преподобном Сергии: «Кто не ощущает веяния разлитого
около них высочайшей и чистейшей поэзии, тот остался чужд наиболее в
них интимному, ибо в них есть пламенное чувствование красоты космоса,
его софийности, и есть священная непримиримость против греха, как
уродства и безобразия» [3]. Герои Шмелева, обычные русские люди, как
раз и показаны способными глубоко проникаться этой «высочайшей и
чистейшей поэзии».