47
Повесть Шмелева овеяна особой «настроенческой аурой»: это
настроение все заливающей особой радости. «Радость» – это лейтмотивное
психологическое состояние маленького героя Шмелева, заявленное с
самого начала: «До того я счастлив, что слезы набегают в глазах. Заря, – и
сейчас пойдем! И отдается во мне чудесное, такое радостное и светлое, с
чем я заснул вчера, певчие и во сне со мною, светавшее теперь за
окнами...» [1, с.66]. «Радостным богомольем пахнет» – скажет мальчик на
святой дороге. Так обозначен важнейший концептуально обусловленный и
одновременно сюжетообразующий лейтмотив произведения. «Святой»
называют герои дорогу в Лавру, Троицкую дорогу. У Шмелева древний
архетипический мотив дороги как места встреч и опасностей, как пути,
который проходит человек в поисках счастья, трансформируется в
опоэтизированный образ дороги как части иного, не бытового, сакрального
пространства. «А по дороге еще лучше будет, – говорит Горкин в
богомольном садике на заставе. – А уже в Лавре... и говорить нечего. Из
Москвы – как из ада вырвались» [1, с.76]. На «святой дороге» люди
причащаются свету добра и милосердия Преподобного, здесь вся природа
воспринимается богомольцами в чудесном свете. Так, «все говорят на
речку: – А и вправду... с солнышка крестики играют словно!» [1, с.85]. И
мальчику речка кажется святой, «и кругом все святое» [1, с.85].
Мотив «святой дороги» переплетается у Шмелева с мотивом «путей
небесных», своеобразно подготавливающих главную идею последнего
произведения писателя, ставшего его духовным завещанием. Этот мотив
тонко интонирован в тексте повести. Вначале возникает образ
притягательного в своей красоте полуденного неба. Мальчик замечает:
«Такое оно чистое, голубое, глубокое. Ярко слепит лучезарным
светом» [1, с.84]. Затем этот образ накладывается на впечатление Вани от
картинки, висящей на стене комнаты в монастырской гостинице: «Вижу
еще, в елках, высокую и узкую келейку с куполком, срубленную из
бревнышек, окошечко над крышей, и в нем Преподобный Сергий в
золотом венчике. Руки его сложены в ладошки, и полоса золотого света,
похожая на новенькую доску, протягивается к нему от маленького Бога в
небе, и в ней множество белых птиц. Я смотрю и смотрю на эту небесную
дорогу, в глазах мерцает...» [1, с.136]. И далее «светлая небесная
дорога» [1, с.137] уже органически воспринимается мальчиком как
духоподъемная стезя русской святости. Так, о Горкине он думает: «Лицо у
него светлое-светлое, как у отца квасника, и глаза в лучиках – такие у