58
Эмигрантской религиозно-философской мыслью было продолжено
развитие идеи созерцания в традициях русской философии Серебряного
века. В первую очередь, это связано с трудами Н. Бердяева, И. Ильина,
В. Ильина. В ограниченных рамках данной работы обозначим лишь
некоторые тезисы их исследований, наиболее типологически родственные,
на наш взгляд, тем процессам постижения Истины, которые были
свойственны И. Шмелеву [4].
У Бердяева это, прежде всего, – в раздумьях о глубинной сути
творческого акта, – мысль о том, что «эстетическое созерцание красоты
природы предполагает активный прорыв к иному миру» [5]. В его
размышлениях о душе России – это убежденность в том, что «в России, в
душе народа есть какое-то бесконечное искание, искание невидимого града
Китежа, неземного дома», что «перед русской душой открываются дали, и
нет очерченного горизонта перед духовными ее очами» [6].
Важны в аспекте философии творчества и суждения В. Ильина:
«…истинное философское знание невозможно без влюбленного и
любящего созерцания истинствующей в красоте души мира, – явленной
премудрости Божией» [7].
Но особого исследовательского внимания требуют взгляды на
проблему созерцания И. Ильина, во многих его работах разностороннее
осмысленную в аспекте философии творчества. В сердцевине
размышлений И. Ильина – убежденность в том, что «художественное
искусство возникает только из сочетания двух сил: силы духовно-
созерцающей и силы верно во-ображающей и из-ображающей
увиденное» [8]. Философ был убежден, что «русская душа от природы
созерцательна и во внешнем опыте, и во внутреннем, и глазом души, и
оком духа» [9]. Исходя из этого, И. Ильин составил обобщенный образ
русского созерцания, который предполагает в человеке некую
«повышенную впечатлительность духа»: «Душа, предрасположенная к
созерцанию, как бы непроизвольно пленена тайнами мира и таинством
Божиим; и жизнь ее проходит в интуитивном переживании их» [10].
«Художник несет людям некую
сосредоточенную медитацию
, укрытую и
развернутую…» [11. Курсив автора].
Уже раннее творчество И.С. Шмелева свидетельствует о глубоко
свойственной его художественному сознанию созерцательности, – в том ее
понимании, которое было присуще русской религиозной философии. Во
многих рассказах дооктябрьских лет мы встречаем стремление узреть за