62 / 110
60
что в нем все дано сквозь призму восприятия ребенка, но такого ребенка,
душа которого, по словам И. Ильина, «ловит земные лучи и видит в них
НЕЗЕМНЫЕ, любовно чует малейшие колебания и настроения у других
людей... и неустанно вопрошает все вещественное о скрытом в нем
таинственном высшем смысле» [13. Выделено автором].
Когда Шмелев касается такого созерцательно-возвышенного
состояния мальчика, самая художественная ткань его прозы как бы
истончается, становится как бы ускользающе-призрачной. Порой
писатель дает почти
предвидение
грядущих страданий своего героя.
Таково, к примеру, описание душевного состояния мальчика в крещенский
вечер, после чтения жития святого Пантелеймона и слез Горкина о нем: «Я
молчу. Смутно во мне мерцает, что где-то, где-то… кроме всего, что здесь,
– нашего двора, отца Горкина, мастерской и всего-всего, что видят мои
глаза, есть еще невидимое, которое где-то,
ТАМ
… Но это мелькнуло и
пропало…
И вдруг, видя в себе, как будет, кричу к картинке:
– Не надо, не надо мне!» [14. Выделено автором].
Тонко интонировано Шмелевым созерцательное проникновение
мальчика в глубинную духовную суть православных праздников.
«
Какое утро!
– восхищается мальчик в утро Радуницы. –
Окна
открыты в тополь, и в нем золотисто зелено. Тополь густой теперь, чуть
пропускает солнце, на полу пятна – зайчики, а в тополе такой свет,
сквозисто-зеленоватый, живой,
–
будто бы райский свет»
[14, с.453].
О
вербном воскресенье говорится: «Ах, какой радостный – горьковатый
запах, чудесный, вербный! И в этом запахе что-то такое светлое,
такое… такое
–
было сегодня утром, у нашей лужи, розово-живое в
вербе, в румяном голубоватом небе…
–
вдруг осветило и погасло…
Неуловимо это, как тонкий сон»
[14, с.436].
Кульминационной в этом плане можно считать сцену Крестного
хода: на впечатление от незабываемого зрелища наложились и
услышанные от блаженного Кланюшки слова: «Господня сила, в ликах
священных явленная… заступники наши все, молитвенники небесные!…
Думаешь, что… земное это? Это уж самое
НЕБО
движется, землею
грешной… прославленные все…» [14, с.335]. (Выделено автором). А за
этим последовало характерное признание повествователя: «Не помню,
снились ли ангелы. Но до сего дня живо во мне нетленное: и колыханье, и