197 / 370
195
настоящие, без барина, хозяева. Ничего, поживём, будет у нас шинное железо, и гово-
рить научимся без матерного слова, будет у нас кое-что и большее».
Но как мучительно трудно было ухватить вот этот неуловимый завиток новой челове-
ческой ценности. В особенности нам, педагогам, под бдительным оком педагогических учё-
ных.
В то время нужно было иметь много педагогического мужества, нужно было идти на
«кощунство», чтобы решиться на исповедование такого догмата:
– Общее движение хозяйственной массы, снабженное постоянным зарядом напряже-
ния и работы, если это движение вызывается к жизни сознательным стремлением и пафосом
коллектива, обязательно определит самое главное, что нужно колонии: нравственно здоро-
вый фон, на котором более определенный нравственный рисунок выполнить будет уже не
трудно.
Оказалось, впрочем, что и это не легко: аппетит приходит с едой, и настоящие за-
труднения начались у нас тогда, когда схема была найдена, а остались детали.
В то самое время, когда мы мучительно искали истину и когда мы уже видели первые
взмахи нового здорового хoзяинa-колониcтa, худосочный инспектор из наробраза ослепши-
ми от чтения глазами водил по блокноту и, заикаясь, спрашивал колонистов:
– А вам объясняли, как нужно поступать?
И в ответ на молчание смущенных колонистов что-то радостно черкнул в блокноте. И
через неделю прислал нам свое беспристрастное заключение: «Воспитанники работают хо-
рошо и интересуются колонией. К сожалению, администрация колонии, уделяя много вни-
мания хозяйству, педагогической работой мало занимается. Воспитательная работа среди
воспитанников не ведется».
Ведь это теперь я могу так спокойно вспоминать худосочного инспектора. А тогда
приведенное заключение меня очень смутило. А в самом деле, а вдруг я ударился в ложную
сторону. Может быть, действительно нужно заняться «воспитательной» работой, то есть без
конца и устали толковать каждому воспитаннику, «как нужно поступать». Ведь если это де-
лать настойчиво и регулярно, то, может быть, до чего-нибудь и дотолкуешься.
Мое смущение поддерживалось еще и постоянными неудачами и срывами в нашем
коллективе.
Я снова приступал к раздумью, к пристальным тончайшим наблюдениям, к анализу.
Жизнь нашей колонии представляла очень сложное переплетение двух стихий: с од-
ной стороны, по мере того как развивалась колония и вырастал коллектив колонистов, роди-
лись и росли новые общественно-производственные мотивации, постепенно сквозь старую и
привычную для нас физиономию урки и анархиста-беспризорного начинало проглядывать
новое лицо будущего хозяина жизни; с другой стороны, мы всегда принимали новых людей,
иногда чрезвычайно гнилых... Они важны были для нас не только как новый материал, но и
как представители новых влияний, иногда мимолетных, слабых, иногда, напротив, очень
мощных и заразительных. Благодаря этому нам часто приходилось переживать явления ре-
гресса и рецидива среди «обработанных», казалось, колонистов.
Очень нередко эти пагубные влияния захватывали целую группу колонистов, чаще же
бывало, что в линию развития того или другого мальчика – линию правильную и желатель-
ную – со стороны новых влияний вносились некоторые поправки. Основная линия продол-
жала свое развитие в прежнем направлении, но она уже не шла четко и спокойно, а все время
колебалась и обращалась в сложную ломаную.
Нужно было иметь много терпения и оптимистической перспективы, чтобы продол-
жать верить в успех найденной схемы, и не падать духом, и не сворачивать в сторону.
Дело еще и в том, что в новой революционной обстановке мы тем не ме-