3_Makarenko

198

– Кого – пулемет? Ах ты, бандитская рожа!..

– Ах, не едят? В таком положении меня пулемет мало интересует.

К Федоренко, человеку страшно селянскому, обращались вдруг:

– Признавайся, у Махна був?

Федоренко довольно быстро соображал, как нужно ответить, чтобы не нарушить игру:

– Був.

– А что там робыв?

Пока Федоренко соображает, какой дать ответ, из-за его плеча кто-нибудь отвечает его

голосом, сонным и тупым:

– Коров пас.

Федоренко оглядывается, но на него смотрят невинные физиономии. Раздается общий

хохот. Смущенный Федоренко начинает терять игровую установку, приобретенную с таким

трудом, а в это время на него летит новый вопрос:

– Хиба в тачанках коровы?

Игровая установка окончательно потеряна, и Федоренко разрешается классическим:

– Га?

Корыто смотрит на него со страшным негодованием, потом поворачивается ко мне и

произносит напряженным шепотом:

– Повисыть? Це страшный чоловик: подывиться на его очи.

Я отвечаю в тон:

– Да, он не заслуживает снисхождения. Отведите его в столовую и дайте ему две пор-

ции.

– Страшная кара! – трагически говорит Корыто.

Белухин начинает скороговоркой:

– Собственно говоря, я тоже ужасный бандит... И тоже коров пас у матушки Марусь-

ки...

Федоренко только теперь улыбается и закрывает удивленный рот. Ребята начинают де-

литься впечатлениями работы. Бурун рассказывает:

– Наш отряд сегодня представил двенадцать возов, не меньше. Говорили вам, что к

рождеству будет тысяча пудов, и будет!

Слово «отряд» было термином революционного времени, того времени, когда револю-

ционные волны еще не успели выстроиться в стройные колонны полков и дивизий. Парти-

занская война, в особенности длительная у нас на Украине, велась исключительно отрядами.

Отряд мог вмещать в себя и несколько тысяч человек, и меньше сотни: и тому и другому от-

ряду одинаково были назначены и боевые подвиги, и спасительные лесные трущобы.

Наши коммунары больше кого-нибудь другого имели вкус к военно-партизанской ро-

мантике революционной борьбы. Даже и те, которые игрою случая были занесены во враж-

дебный классовый стан, прежде всего, находили в нем эту самую романтику. Сущность

борьбы, классовые противоречия для многих из них были и непонятны, и неизвестны – этим

и объяснялось, что советская власть с них спрашивала немного и присылала в колонию.

Отряд в нашем лесу, пусть только снабженный топором и пилой, возрождал привыч-

ный и родной образ другого отряда, о котором были если не воспоминания, то многочислен-

ные рассказы и легенды.

Я не хотел препятствовать этой полусознательной игре революционных инстинктов

наших колонистов. Педагогические писаки, так осудившие и наши отряды, и нашу военную

игру

, просто не способны были понять, в чем дело. Отряды для них не были приятными

воспоминаниями: они не церемонились ни с их квартирками, ни с их психологией и по тем и

по другим стреляли из трехдюймовок, не жалея ни их «науки», ни наморщенных лбов.

Ничего не поделаешь. Вопреки их вкусам колония начала с отряда.

Бурун в дровяном отряде всегда играл первую скрипку, этой чести у него никто не

оспаривал. Его в порядке той же игры стали называть атаманом.

Я сказал: