3_Makarenko

196

нее находились под постоянным давлением старых привычных выражений так называемого

общественного мнения.

И в наробразе, и в городе, и в самой колонии общие разговоры о коллективе и о кол-

лективном воспитании позволяли в частном случае забывать именно о коллективе. На про-

ступок отдельной личности набрасывались как на совершенно уединенное и прежде всего

индивидуальное явление, встречали этот проступок либо в колорите полной истерики, либо в

стиле рождественского мальчика

Найти деловую, настоящую советскую линию, реальную линию было очень трудно.

Новая мотивационная природа нашего коллектива создавалась очень медленно, почти неза-

метно для глаза, а в это время нас разрывали на две стороны цепкие руки старых и новых

предрассудков. С одной стороны, нас порабощал старый педагогический ужас перед детским

правонарушением, старая привычка приставать к человеку по каждому пустяковому поводу,

привычка индивидуального воспитания. С другой стороны, нас поедом ели проповеди сво-

бодного воспитания, полного непротивления и какой-то мистической самодисциплины, в по-

следнем счете представлявшие припадки крайнего индивидуализма, который мы так довер-

чиво пустили в советский педагогический огород.

Нет, я не мог уступить. Я еще не знал, я только отдаленно предчувствовал, что и дис-

циплинирование отдельной личности и полная свобода отдельной личности не наша музыка.

Советская педагогика должна иметь совершенно новую логику: от коллектива к личности

Объектом советского воспитания может быть только целый коллектив. Только воспитывая

коллектив, мы можем рассчитывать, что найдем такую форму его организации, при которой

отдельная личность будет и наиболее дисциплинированна, и наиболее свободна.

Я верил, что ни биология, ни логика, ни этика не могут определить нормы поведения.

Нормы определяются в каждый данный момент нашей классовой нуждой и нашей борьбой.

Нет более диалектической науки, чем педагогика. И создание нужного типа поведения – это

прежде всего вопрос опыта, привычки, длительных упражнений в том, что нам нужно. И

гимнастическим залом для таких упражнений должен быть наш советский коллектив, напол-

ненный такими трапециями и параллельными брусьями, которые нам сейчас нужны.

И только. Никакой мистики нет. И нет никакой хитрости. Все ясно, все доступно мо-

ему здравому смыслу.

Я начал ловить себя на желании, чтобы все проступки колонистов оставались для ме-

ня тайной. В проступке для меня становилось важным не столько его содержание, сколько

игнорирование требования коллектива. Проступок, самый плохой, если он никому неизве-

стен, в своем дальнейшем влиянии все равно умрет, задавленный новыми, общественными

привычками и навыками. Но проступок обнаруженный должен был вызвать мое сопротивле-

ние, должен был приучать коллектив к сопротивлению, это тоже был мой педагогический

хлеб.

Только в последнее время, около 1930 года, я узнал о многих преступлениях горьков-

цев, которые тогда оставались в глубокой тайне. Я теперь испытываю настоящую благодар-

ность к этим замечательным первым горьковцам за то, что они умели так хорошо заметать

следы и сохранить мою веру в человеческую ценность нашего коллектива.

Нет, товарищ инспектор, история наша будет продолжаться в прежнем направлении.

Будет продолжаться, может быть, мучительно и коряво, но это только оттого, что у нас нет

еще педагогической техники. Остановка только за техникой…...

Командирская педагогика

Зима двадцать третьего года принесла нам много важных организационных находок,

надолго вперед определивших формы нашего коллектива. Важнейшая из них была – отряды

и командиры.

И до сих пор в колонии имени Горького и в коммуне имени Дзержинско-