205 / 388
203
выгнать, что с ним нечего считаться, но фактически его никогда не наказывают. Его хотят «убить»,
«казнить», но все прекрасно понимают, что никаких результатов этим не добьются, что наказание за
воровство не приносит никаких результатов.
Чем ограничивались? Ограничивались тем, что говорили: ты украл, ты еще украдешь, раза два
украдешь, а потом не будешь.
Он отвечал:
– Больше не буду.
– Что ж его наказывать, — говорят ему, — он ничего не понимает и украдет еще раз.
– Честное слово, нет.
– Нет, ты обязательно украдешь еще два раза.
И представьте себе, он обязательно крал еще раз, и ребята тогда ему говорили:
– Мы же тебе говорили, вот ты и украл, и еще раз украдешь.
И действительно, у человека складывалось глубочайшее убеждение, что он еще раз украдет,
именно раз, а больше не сможет. Такое отношение к правонарушению детей может быть только в со-
ветском обществе, в советском воспитательном коллективе, уверенном в своих силах и в силах каж-
дого человека.
Но зато, если коммунар, проживший в коммуне 3–4 года, командир, по сигналу на сбор команди-
ров приходит с опозданием на 2 минуты, то тут уже никто не будет думать – наказывать или нет, обя-
зательно накажут. Это не воровство, это хуже воровства. Опоздал на 2 минуты – это 2 наряда, это 2
часа работы – мыть уборную или еще что-нибудь другое. И тут никто не скажет, что вы делаете с
мальчиком, пожалейте. Если бы наказали за воровство, то обязательно ребята сказали бы: что вы де-
лаете с мальчиком, он же ничего не понимает, он же «сырой»!
Вы понимаете, вопрос о наказании решается по-новому, потому что по-новому ставится вопрос
об ответственности. Тут ты «сырой», у тебя нет социального опыта, нет человеческого опыта, поэто-
му ты за себя отвечаешь в очень небольшой дозе, а здесь ты коммунар, тебя 27 командиров ждали 2
минуты, ты сознательно нарушил интересы коллектива, которые коллектив поручил тебе охранять, –
ты должен быть наказан.
В этом наказании есть новая логика, и в наказании у дзержинцев вдруг стало звучать следующее.
Не имеет никакого значения, что именно, какая нагрузка дается в наказание, а имеет значение сим-
вол, что такой-то человек наказан, что он находится «под арестом» на 10 минут в кабинете заведую-
щего.
А что это за арест? Приходит наказанный в мой кабинет, берет книгу, садится на мягкий диван и
спрашивает: «Антон Семенович, вы не знаете, завтра будет что-нибудь вечером в клубе или нет?»
Потом 10 минут прошло, отбыл арест.
Какое это наказание? Однако попробуй наложить арест неправильно. Поднимутся протесты – не
виноват. Символ осуждения коллективом составляет очень существенный момент. В самом наказа-
нии можно найти элементы особой чести.
У дзержинцев это понятие о чести в лучшем его значении сделалось в последние годы важней-
шим моментом воспитания.
Например, человек, проживший в коммуне больше 4 месяцев, завоевавший доверие коллектива,
получает звание коммунара, а до этого он называется воспитанником. Среди его привилегий есть та-
кая: ему обязаны верить на слово. Если коммунар сказал: я там был, то никто не имеет права прове-
рить, был он или не был. Эта привилегия может проистекать из убежденности в честности всего кол-
лектива.
Если дежурный командир или просто дежурный мальчик, дежурный член санкома, а туда выби-
раются «чистюльки», и у санкома диктаторская власть, если кто-нибудь из них в частном разговоре
сказал мне: вот, Антон Семенович, в такой-то спальне сегодня грязновато, то можно возразить: нет, у
нас