253 / 388
251
«Болезненный рыжий пух на горах».
«Рощи уродливой карликовой березы».
«Внизу медленно мертвело озеро».
Вот только такие пейзажи настойчиво «залезают в душу» читателя. А читатель не хочет верить,
будто этот край уж так несимпатичен. Ведь в природе можно видеть разное: один видит замерзающее
озеро, а другой – «мертвеющее», один чувствует весну, а другой – только ее беззвучность. Пожалуй,
и к московской городской весне можно придраться: нет хлопанья птичьих крыльев!
На строительстве нового города используются раскулаченные и уголовные преступники. На фоне
этой толпы автор хочет показать врага и дать картину «перековки». Враг в книге показан, я сказал бы,
в избыточном количестве. В образах куркульского «паныча» Шовковшитного, молодого инженера-
электрика Гордиенко, немца Ганса Лютиха враг преподносится читателю в лошадиной дозе.
Что это за враг, насколько он опасен, к чему он стремится?
Действий врага автор почти не показывает; главная роль, которая уготована врагу, – это произне-
сение речей. На протяжении полутораста страниц читателю преподносятся петлюровские и фашист-
ские речи, кулацкие стенания, страдания, мечты, бандитские сарказмы и гримасы бандитской любви.
В этом и заключается все содержание книги, это и остается в памяти, и именно от этого становится
тошно и не хочется дочитывать книгу до конца.
Фигура Шовковшитного создана, кажется, специально для произнесения речей и словечек. В
конце повести он «перековывается», но это происходит так неубедительно и так неожиданно, что о
его перековке не стоило бы и говорить. На с. 76 Шовковшитный находится на верхней точке своего
петлюровского «взлета», а на с. 93 он уже «перековался» и изменяет своему «вдохновителю» Горди-
енко, которому только недавно, семнадцать страниц назад, давал горячую и преданную клятву.
Если поверить автору и признать «перековку» Шовковшитного действительно происшедшей, то
все-таки останется тайной, куда же девался настоящий Шовковшитный, этот озлобленный, наглый,
разложившийся и морально отвратительный человек. Чудо его «перековки» тем более невероятно,
что в повести, собственно говоря, никто и не занимался его перековкой.
Шовковшитный в повести развернуто показан до «перековки». Сначала изображается его неудач-
ная юность, смерть его отца, его жажда мести и самая месть: покушение на убийство председателя
сельсовета, а потом ссылка в «несимпатичную» хибинскую природу. Здесь Шовковшитный становится
организатором всякого сопротивления труду и представителем петлюровского цинизма.
Веньке Салых, одному из самых «порядочных» кулацких сынов, добившемуся бригадирства на
стройке и мечтающему о хорошей комнате и женитьбе, принадлежит авторство довольно сомнитель-
ной символической линии, проведенной через повесть.
«Горностай – царский зверь. Раньше царям на шубы шел, теперь на экспорт бьют. Очень дорогой
зверь, поймать его трудно, а в клетку засадить прямо невозможно. Я пробовал. Не берет еду, только
глядит жалобно так и злобно».
Таким «царским горностаем», не выносящим неволи, и выступает в повести Шовковшитный.
Венька Салых всегда называет его «горностаюшкой», подчеркивая длящееся и очевидно значитель-
ное сравнение. А ближе к концу повести тот же Венька раскрывает идею сравнения до конца.
У него для этого есть газетная заметка:
«Впервые в истории звероводства в Восточносибирском питомнике самка царского горностая
родила в неволе... Мы стоим перед разрешением проблемы научного планирования пушного хозяй-
ства... Состояние зверей является лучшим опровержением оппортунистических теорий о невозмож-
ности культивирования царского горностая в питомнике».