5_Makarenko

259

тельности и меценатства сопровождать солидноуверенной скромностью и еле заметным покраснени-

ем ланит. Получалась в высшей степени милая и привлекательная картина. Не только не спешили

славословить господа бога, но даже делали вид, что о господе боге и речи быть не может, вообще не

нужно ни благодарности на земле, ни благодарности на небесах. Это была замечательно мудрая по-

литика. Какой-нибудь Тартюф из кожи лез вон, чтобы понравиться господу, его подхалимство было

активное, напористое, неудержимое, но именно поэтому от такого Тартюфа за десять километров

несло запахом черта, который, между прочим, даже и не прятался, а тут же рядом помещался в ста-

ром кресле, курил махорку и, скучая, ожидал своего выхода.

Это была грубейшая форма ханжества, нечто напоминающее по технике паровоз Стефенсона. У

современных западных ханжей все обставлено с завидной обстоятельностью: никакого господа, ни-

каких святых, но зато и чертом не пахнет и вообще ничем не пахнет, кроме духов. Любителям этой

темы рекомендуем познакомиться с классическим образчиком ханжества – с сочинением Андре Жи-

да «Путешествие в Конго».

Но вся эта чистота – только эстетическая техника, не больше. Как только редеет толпа, как толь-

ко папаша с мамашей останутся в интимном семейном кругу, как только встанут перед ними вопросы

воспитания детей, так немедленно появляются на сцену и оба приятеля: и аккуратный, чисто выбри-

тый, благостный и сияющий бог, и неряшливый, с гнилыми зубами, нахально ухмыляющийся дьявол.

Первый приносит «идеалы», у второго в кармане звенят деньги – вещь не менее приятная, чем «идеа-

лы».

Здесь, в семье, где не нужно было никакой «общественной» тактики, где властвовали всемогу-

щие зоологические инстинкты и беспокойство, где на глазах копошились живые, неоспоримые по-

томки, здесь именно несправедливый, кровожадный и бессовестный строй, отвратительное лицо ко-

торого нельзя было прикрыть никаким гримом, выступал почти с хулиганской бесцеремонностью. И

его моральные противоречия, его практический деловой цинизм казались оскорбительными для дет-

ской ясной сущности.

И поэтому именно здесь, в буржуазной семье, настойчиво старались загнать дьявола в какой-

нибудь дальний угол, вместе с его деньгами и другими бесовскими выдумками. Только поэтому в

буржуазном обществе старались в тайне хранить финансовые источники семейного богатства, в этом

обществе родились потуги отделить детство от денег, именно здесь делались глупые и безнадежные

попытки воспитания «высоконравственной личности» эксплуататора. В этих попытках проекты идеа-

листического альтруизма, какой-то мифической «доброты» и нестяжания были, в сущности, школой

того же утонченного ханжества…...

В особенности привлекала меня финансовая организация семьи Пыжова. Она имела вид закон-

ченной системы, давно проверенной на опыте и украшенной старыми привычными традициями.

Иван Прокофьевич отклонял от себя честь автора этой системы. Он говорил:

– Ничего я не придумывал! Семья – это дело и хозяйство, разумеется. Деньги поступают и расхо-

дуются, это не я придумал. А раз деньги – должен быть порядок. Деньги тратить в беспорядке можно,

только если ты их украл. А раз есть дебет и кредит, значит, есть и порядок. Чего тут придумывать? А,

кроме того, такое обстоятельство: дети. А когда же их учить? Теперь самое и учить.

Больше всего удивляло меня то обстоятельство, что Иван Прокофьевич не завел у себя никакой

бухгалтерии. Он ничего не записывал и детей к этому не приучал. По его словам, в семье это лишнее:

– Запись нужна для контроля. А нас семь человек, сами себе и контроль. А приучи к записи, бю-

рократами и вырастут, тоже опасность. Вы знаете, из нашего брата, бухгалтера, больше всего бюро-

кратов выходит. Работа такая, ну ее!