148 / 354
146
штабам, очень часто слова «высокопоставленный» и «лицо» берет в кавычки.
Вот что Чапаев отрицал пользу военной академии, это плохо, но это можно простить
победителю Колчака. Были в нем силы, которые на время гражданской войны прекрасно заменили
высшее военное образование. И, разумеется, не прав Фурманов, когда с такой уверенной иронией
отрицает право Чапаева называться стратегом и ухмыляется по поводу того, что Чапаев
выговаривает «стратех».
Выполняя самую ответственную задачу на фронте против сильнейшего и лучше
вооруженного противника, в массе своей военного специалиста, руководимого
высокообразованными военными, разве Чапаев мог не быть стратегом? А выполнить эту задачу
без единого поражения – разве это не значит заслужить право на славу военного специалиста? В
чем проявлялся военный талант Чапаева? Книга Фурманова дает на это самые исчерпывающие
ответы:
«...Чапаев стал вымеривать по чертежу. Сначала мерил только по чертежу, а потом карту
достал из кармана – по ней стал выклевывать. То и дело справлялся о расстояниях, о трудностях
пути, о воде, об обозах, об утренней полутьме, о степных буранах.
Окружавшие молчали. Только изредка комбриг вставит в речь ему словечко или на вопрос
ответит. Перед взором Чапаева по тонким линиям карты развертывались снежные долины,
сожженные поселки, идущие в сумраке цепями и колоннами войска, ползущие обозы, в ушах
гудел–свистел холодный утренник –ветер, перед глазами мелькали бугры, колодцы, замерзшие
синие речонки, поломанные серые мостики, чахлые кустарники. Чапаев шел в наступление!»
Это в начале книги, а вот в конце:
«Все, решительно все прикидывал и выверял Чапаев, делал сразу три–четыре
предположения и каждое обосновывал суммою наличных, сопутствующих и предшествующих
ему фактов и обстоятельств... Из ряда предположительных оборотов дела выбирался самый
вероятный, и на нем сосредоточивалось внимание, а про остальные советовал только не забывать
и помнить, когда, что и как надо делать»…
Мы коснулись главных «недостатков» Чапаева, и теперь еще труднее видеть, что должен
был «перековывать» Клычков? Несуществующую партизанщину, уверенность в своих силах или
еще что?
А ведь даже в этих недостатках видна все та же цельная и прекрасная сила Чапаева, его
глубокая и светлая человечность, его неутомимая, мужественная страсть к победе, его широкая,
щедрая личность. Чапаев не только шашку отдал за победу. Он отдал всего себя: покой, семью,
детей, учебу, жизнь. Но он отдал это все не для красоты подвига, не для славы, не для
нравственного совершенства. Он отдал все для победы революции, для практической грандиозной
цели партии. И отдавал это не в виде подарка людям, отдавал и для себя, для своей жизни, ибо он
всегда хотел жить.
Этот Чапаев волнующим, властным образом проходит через книгу Фурманова. На него
сыплются обвинения, перечисляются его недостатки, с ним на каждом шагу спорят, его убеждают,
исправляют, воспитывают, но он идет вперед, все тот же искренний, горячий, спокойный и
неутомимый, доверчивый и подозревающий, мягкий и жестокий, но всегда видящий перед собой
врага и победу, всегда знающий, что за ним идет дивизия таких же, как он, героев. Он идет вперед
через Сломихинский бой, через Бугуруслан, Белебей, Чишму, Уфу, Уральск, Лбищенск, через
много других боев, через предательство, тиф, через недоверие и интриги людей, через
собственную «темноту» и собственные «недостатки». И он идет все к той же цели – к победе. И
он такой не потому, что его перевоспитал комиссар Клычков, а потому, что он рожден и
воспламенен революцией, потому, что за ним, впереди него, справа от него и слева идет
революция, идет под знаменем Ленина поднявшийся трудовой народ.
И рядом с ним идет его поэт, комиссар и друг – Фурманов, такой же героический боец
революции. Он видит всю величину и все величие Чапаева, всю мощь его дивизии, всю мощь
революции, выраженную в людях, в личностях, он с