Макаренко Часть 6

273

должна была вмешаться, чтоб ее не выгнали из комсомола, так как говорили, что лучше бы она

украла, а то ты комсомолка, командир отряда – и вдруг по телефону звонишь дежурному, что ты

заболела, а на самом деле ты не заболела, а куда–то отправилась, ты же солгала; это –

преступление.

Такая логика приходит не сразу, а постепенно и развертывается по мере развития

коллектива.

Наибольшие требования должны предъявляться в том случае, когда человек выступает

против коллектива более или менее сознательно. Там, где поступок происходит от натуры, от

характера, от несдержанности, от темноты политической и нравственной, там требование может

предъявляться не такое резкое. Там можно рассчитывать на положительное влияние

опыта, на

постепенное накопление привычек. Но там, где личность сознательно выступает против

коллектива, отрицая его требование и его власть, там требования должны быть предъявлены

решительные до конца, до тех пор пока личность не признает, что нужно подчиниться коллективу.

Теперь несколько слов о наказаниях. У нас но отношению к наказаниям выходит не совсем

хорошо. С одной стороны, мы уже признали, что наказания бывают и нужными и полезными.

Наказание можно допустить, но, с другой стороны, у нас есть такая установка, чисто наша,

интеллигентская, главным образом, конечно, педагогов, что наказание допустимо, но лучше

обойтись без наказания. Все–таки наказывать можно, но если ты наказываешь, то ты плохой

педагог. Тот педагог хорош, который не наказывает.

Я уверен, что такая погика дезорганизует педагога. Нужно установить точно, что такое

наказание. Я лично убежден, что наказание не такое большое благо. Но я убежден в следующем:

там, где нужно наказывать, там педагог не имеет права не наказывать. Наказание – это не только

право, но и обязанность в тех случаях, когда наказание необходимо, т. е. я утверждаю, что педагог

может наказывать или не наказывать, но если его совесть, его техническая квалификация, его

убеждение говорят, что он должен наказать, он не имеет права отказаться от наказания. Наказание

должно быть объявлено такой же естественной, простой и логически вместимой мерой, как и

всякая другая мера

Нужно решительно забыть о христианском отношении к наказанию: наказание –

допустимое зло. Взгляд на наказание как на зло, которое допустимо почему–то, в известной мере,

я считаю, не соответствует ни логическим, ни теоретическим взглядам. Там, где наказание должно

принести пользу, там, где другие меры нельзя применить, там педагог никаких разговоров о зле

иметь не должен, а должен чувствовать своим долгом применить наказание. Такое убеждение,

такая вера, что наказание есть допустимое зло, превращают педагога в объект упражнения в

ханжестве. Никакого ханжества не должно быть. Никакой педагог не должен кокетничать, что вот

я – святой человек, обхожусь без наказания.

А что делать тому человеку, который искренне видит, что нужно наказать? Он сидит и

тужит: вот какой–то педагог обходится без наказания, и что же скажут обо мне? Скажут, что я

педагог второго сорта.

Такое ханжество я считаю нужным отбросить. Там, где наказание должно быть применено,

где оно может быть применено с пользой, там педагог должен его применить.

Однако это вовсе не значит, что мы утверждаем желательность наказания во всех случаях и

всегда.

Что такое наказание? В области наказания я считаю, что как раз советская педагогика имеет

возможность найти очень много нового. Все наше общество так устроено: так много уважения у

нас к человеку, так много гуманности, что мы имеем возможность прийти к той счастливой норме,

какая может быть по вопросу о наказаниях. И эта счастливая норма должна быть такой: наказание

должно разрешить и уничтожить отдельный конфликт и не создавать новых конфликтов.

Все зло старого наказания было в том, что наказание, уничтожая один конфликт, создавало

другой конфликт, который приходилось разрешать еще