Макаренко Часть 6

274

более сложным путем. Я утверждаю, что не выработано еще наказание, уничтожающее до конца

конфликт. Ясно, что наказание в одном случае имеет смысл, а в другом случае не имеет смысла.

Каковы же отличия советского наказания от других? Во–первых, ни в коем случае оно не

должно иметь в виду причинение страдания. Обычная логика говорит, что я тебя накажу, ты

будешь страдать, а другие будут смотреть и думать: «Вот ты страдаешь, и нам нужно

воздержаться от этого поступка».

Никакого физического и нравственного страдания не должно быть. В чем же сущность

наказания? Сущность наказания в том, что человек переживает то, что он осужден коллективом,

зная, что он поступил неправильно, т.е. в наказании нет подавленности, а есть переживание

ошибки, есть переживание отрешения от коллектива, хотя бы минимального.

Поэтому и к наказанию нужно прибегать только в том случае, когда вопрос логически ясен,

и только в том случае, когда общественное мнение стоит на стороне наказания

. Там, где

коллектив не на вашей стороне, там, где коллектив вы не перетянули на свою сторону, наказывать

нельзя. Там, где ваше решение будет решением, отрицаемым всеми, там наказание производит не

полезное, а вредное впечатление. Только когда вы чувствуете, что коллектив за вашими плечами и

коллектив думает так же, как вы, и осуждает так же, как вы, тогда только можно наказывать.

Это то, что касается сущности наказания.

Теперь, что такое форма наказания?

Я противник каких бы то ни было регламентированных форм. Наказание должно быть

чрезвычайно индивидуальным, чрезвычайно приспособленным к отдельной личности, тем не

менее, и в области наказания могут быть определенные законы и формы, ограничивающие право

наказания.

Я в своей практике считал, что прежде всего наказывать может либо весь коллектив, его

общее собрание, либо один человек, уполномоченный коллектива. Я не представляю себе

здорового коллектива, где могут наказывать, иметь право наказывать 10 человек.

В коммуне им. Дзержинского, где я руководил и производством, и бытом, и школой, только

я один мог наказывать

. Это необходимо. Необходимо, чтобы была единая логика наказания и

чтобы наказание не было частым.

Во–вторых, в наказании должны быть также известны традиции и норма для того, кто

применяет наказание.

В коммуне им. Дзержинского был такой закон. Каждый новенький имел звание

воспитанника. Когда он становился всем известным и когда все видели, что он идет вместе с

коллективом, не возражая ему, он получал звание коммунара и значок с надписью ФЭД. Этот

значок утверждал, что он коммунар.

Воспитанника я мог наказать так – наряд. Это получасовая работа, главным образом на

кухне, по уборке, в оранжерее, но не на производстве. Затем лишение отпуска в выходной день,

лишение карманных денег, т.е. заработанные карманные деньги не выдавались, а шли в сберкассу

на его имя, а получить из сберкассы деньги он не мог без моей подписи. И самое страшное

наказание, которое можно было применить, – это увольнение с производства и перевод на

хозяйственные работы.

Вот наказания, которые я мог применить и имел право применить только по отношению к

воспитанникам.

По отношению к коммунарам я не имел права применять эти наказания. Там было только

одно наказание – арест. Воспитанник же не мог быть арестован. Арест – это единственная форма

наказания, которую я мог применить к коммунару… Но если он коммунар, он имел значок и

потерял значок, то я не имел права его арестовать. Я никогда всех на память не знал. Ведь у меня

было 500 человек. Но говорили так:

«Потерял значок, – не теряй».

Обычно старших воспитанников я знал всех. Так вот по отношению к коммунару арест –

это единственная форма.