283 / 354
281
оставались мальчики, с которыми никто не хотел добровольно объединиться. Для меня это было
удобно, я сразу видел, кто является элементом, с трудом втягивающимся в общий коллектив. На
500 человек таких мальчиков набиралось 15–20, которых ни один отряд в своем составе иметь не
желал по добровольному принципу.
Девочек, с которыми не желали объединяться в первичном коллективе, бывало меньше. Их
приходилось на 150 человек три–четыре, несмотря на то, что обычно у девочек отношения менее
дружественные, чем у мальчиков. Происходила такая разница потому, что мальчики были как–то
принципиальнее девочек и иногда поэтому впадали в различные загибы, не желая брать такого –
то: «Он нам будет портить коньки, обижать малышей». Девочки были более оптимистичны в
своих надеждах на воспитание, более ласковы и скорее соглашались принять в свои коллектив
лицо, относительно которого есть некоторые сомнения.
Что я делал в таких случаях? Я приводил их на общее собрание и говорил:
– Вот вам 15 человек, которых ни один отряд не хочет брать. Вот Земляной. Он хотел быть
в первом отряде, первый отряд от него отказался. Он хотел быть во втором отряде, второй отряд
отказался. Он хотел быть в пятнадцатом отряде, пятнадцатый отряд отказался. Как поступить?
Обычно прения идут по такому пути. Поднимается представитель какого–нибудь отряда и
говорит:
– С какой стати первый отряд отказывается его брать, второй также, пятнадцатый также.
Почему они не берут? Они должны дать объяснение.
Объяснение дается кратко.
– Если вы так говорите, то возьмите в свой четырнадцатый отряд. Отвечайте за него и
возитесь с ним.
В таком случае находятся аргументы такого порядка:
– Мы с ним дела не имели. Он был у вас. Он корешок такого–то. Ты хвастался, что с ним
что–то сделаешь!
И выясняется, что ни один отряд не желает его брать.
Это был мой педагогический «хлеб». Что я с ними делал? Естественно, что и отряд,
который не желает его брать, переживает положение трудное и неприятное, тем более что никто
никаких обвинений не предъявляет, а просто говорят – пусть другой отряд возьмет, а он стоит как
человек, которого коллектив не принимает.
Он начинает убеждать и клясться, обещать всякие блага и подвиги в дальнейшем. Но нужно
как–то кончать. И тогда обычно руководящие лица, члены комсомольского бюро, командиры
начинают высказываться, в какой отряд его лучше всего поместить. Обычно такие разговоры
кончаются ничем.
Переходят к Иванову, Романченко, Петренко и стараются распределить 15 человек между
всеми отрядами по одному.
И тогда начинается другой процесс. Каждый из 15 отрядов хочет из этих 15 получить более
сносного. Тогда делается перерыв, и после перерыва командир какого–нибудь отряда говорит:
– Я возьму такого–то.
Самый сносный является уже приманкой для остальных, и получается, что тот самый
Земляной, которого никто не хотел брать, сейчас делается объектом аппетита всех отрядов, так как
есть еще Петренко и Шаповалов, которые хуже Земляного...
Получает первый отряд. Тогда мы говорим:
– Вы за него ручаетесь. Вы его выпросили, вы за него отвечаете.
Затем переходим ко второму. Второй является также лучшим из оставшихся 14, и за него
снова идет борьба. И так идет дальше, пока не остаются двое: Воскобойников и Шаповалов. Из
этих двух каждый отряд старается схватить наименее вредного.
Этот процесс распределения давал возможность мне видеть всех. Они образовывали для
меня особое общество, которое я заносил на особый лист, и этот