58
хорошей, симпатичной, живой Наташи. Она начинает хлопотать, чтобы достать воды для
подсосных овец. Это очень сложно. Никто не хочет ей помочь, она сама пытается достать воду из
глубокого колодца, роняет тяжелое кожаное ведро и, смущена и деятельна, спускается на дно
колодца, задыхается, ее вытаскивают в обмороке. Попытки других достать это ведро также
оканчиваются неудачей. Только прискакавший на белом коне красивый и удачливый Сафдар–Али
достал ведро.
«Сафдар–Али выпрыгнул из колодца. Наташа обняла его и поцеловала. Пастухи
засмеялись».
И этот случайный поцелуй проходит мимо читателя почти как шутка. Только постепенно
автор показывает ничтожество Орешкина и дает основание читателю о чем–то догадываться. Но
Наташа рассказывает пастухам сказку о рыбаке и рыбке, и читатель снова любуется Наташей и не
хочет думать о каких бы то ни было ее душевных ранах.
Рассказ Наташи о рыбаке и рыбке и отзывы слушателей сделаны Козиным в таком ярком
плане, что читателю и в голову не приходит, что в это самое время Наташа страдает от
неудовлетворенности своей личной жизнью, от тоски жизни рядом с ленивым, пустым
Орешкиным. Только когда этот Орешкин говорит Наташе:
«Иди, стели постель, давно пора тебе спать. Все бродишь, блох набираешься», –
читатель начинает ощущать подземную сюжетную линию и понимает, почему Наташа
обращается к ишаку с такими словами:
«Счастье бывает и с трещинкой».
Гораздо проще и доступнее рассказана история Белудж–Хана. Столетний пастух, только к
концу жизни прибившийся к советскому берегу, нашедший здесь смысл жизни, покой и долг
перед людьми, – тема незаурядной трудности, и Козин рассказывает о старике без усилий, просто
и мудро, тем же лаконичным языком большой и скромной человеческой любви.
В повести Козина есть и небольшие срывы, может быть, только потому заметные, что они
происходят на слишком хорошем фоне, автор сам заставляет читателя быть к нему очень
требовательным. К таким срывам я отношу несколько фарсовую завязку истории с Кулагиным.
Муж возвращается из поездки по степи, жена ожидает его с любовью, но он немедленно должен
уезжать. Несколько часов, оставшихся в распоряжении супругов, заполняются досадными
посетителями. Подбор этих посетителей, их разговоры и шутки автором сделаны небрежно.
Еще раз повторяю: все это бросается в глаза только на фоне литературной удачи автора.
Я не сомневаюсь, что в манере рассказа и мироощущения Владимира Козина, заложены
чрезвычайно большие возможности. Его «Рассказы о просторе» вызывают чувство настоящей
литературной радости.
Но совершенно необходимо, чтобы автор перешел к темам более сложным и социально
широким. В «Рассказах о просторе» больше хорошего зрения и хорошего слуха, чем мысли и
анализа. Поэтому собаки, ишаки, ягнята, часто выступают в таком же стильном антураже, как и
человек, и автор встречает их с такой же большой симпатией. В описании пастушеской жизни это
не вызывает особенной диспропорции, но хочется пожелать Козину, чтобы он не ограничивался
только пастушеской жизнью.
Нельзя скрыть того, что в том виде, как эта жизнь описана у Козина, это все–таки
примитивная жизнь, и даже Метелин и зоотехник Кулагин не избежали признаков примитивности.
Надо, чтобы свой свежий талант Козин проверил на темах более сложных.
А.С. Макаренко. Пед. Соч. в 8 т., т. 7, с. 71 – 74. Опубликовано в «Лит. газ.»,
20 авг. 1937 г. «Рассказы о просторе» В. Козина напечатаны в «Красной нови»,
1937, № 6.
А.С. Макаренко восхищается авторским «мироощущением», т.е. тем, что
является важнейшим в педагогике и в