65 / 354
63
проповедь указанных идеалов была делом совершенно безопасным.
Педагогическая арена все более делалась достоянием педологии
2
, и к 1936 г. у педагогов
остались самые незначительные «территории», не выходящие за пределы частных методик.
Педология почти не скрывала своего безразличного отношения к нашим целям. Да и какие
же цели могли вытекать из «среды и наследственности», кроме фатального следования педолога за
биологическими и генетическими капризами?
Педологи сумели сохранять самое жреческое выражение во время подобных манипуляций,
а мы, развесив уши, слушали их и даже чуточку удивлялись: откуда у людей такая глубокая
ученость? Впрочем, не только удивлялись, но и подражали. А.С. Бубнов
3
в своей статье в
«Коммунистическом просвещении» (№ 5 – 6 за 1936 г.) приводит случай, когда деятели научной
педагогики тт. Каменев
4
и Пинкевич
5
в объяснительной записке к программе по общей педагогике
писали:
«Система расположения материала подчиняется не отдельным отвлеченно взятым «целям»,
«темам», «вопросам»... а воспитанию и обучению детей определенного возраста».
Если возраст является единственным направляющим началом педагогики, то, разумеется,
слово цели можно взять в иронические кавычки. Но мы вправе заинтересоваться: почему вдруг в
нашей стране воспитание молодого поколения сделалось игрушкой возрастных, биологических,
психологических и других симпатий? Почему такое презрение высказывается по отношению к
самой идее целенаправленности?
На эти вопросы можно ответить различно. Может быть, причины заключаются в простом
безразличии к нашей жизни и нашим целям. Ну, а если дело в сознательном намерении скомкать
нашу воспитательную работу, сделать ее безразличной и пустой дрессировкой личности в
пределах тех возможностей, которые сами собой в этой личности открываются: личность способна
научиться читать – прекрасно, пусть учится; она проявляет наклонности к спорту – тоже
неплохо; она никаких наклонностей не проявляет, и то хлеб для педолога – это «трудная»
личность, и можно над ней покуражиться вволю.
Трудно подсчитать раны, нанесенные педологией делу социалистического строительства на
самом важнейшем его участке – воспитания молодежи. Дело идет о болезни теории, и даже не
теории, а теоретиков, ослепленных педологией настолько, что они потеряли способность видеть
истинные источники теории. В этом смысле болезнь имеет вид довольно несимпатичный. Суть
этой болезни не только в количестве педологических положений, сохранившихся до сегодняшнего
дня, не только в некоторой пустоте, образовавшейся на месте педологического Олимпа, суть в
отравлении самого нашего мышления. Научная мысль даже в искренней критике педологических
утверждений еще содержит педологические пережитки.
Зараза довольно глубока. Инфекция началась еще до революции в гнездах
экспериментальной педагогики
6
, для которой характерен был разрыв между изучением ребенка и
его воспитанием. Буржуазная педагогика начала XX в., разрываемая на части многочисленными
школами и новаторами, бесконечными колебаниями от крайнего индивидуализма до
бесформенного и нетворческого биологизма, могла казаться революционной наукой, потому что
выступала под знаменем борьбы с казенной школьной муштровкой и официальным ханжеством.
Но для чуткого уха уже и тогда были основания весьма подозрительно встретить эту «науку»,
лишенную прежде всего настоящего научного базиса. Уже и тогда можно было видеть в ней очень
сомнительные склонности к биологическим экскурсам, в сущности своей представляющие явную
попытку ревизии марксистского представления о человеке.
Биологические тенденции экспериментальной педагогики и потом педологии отталкивают
учителя –марксиста. И напрасно думают, что наше учительство заморочено педологией. Если кто
и заморочен, то не учительство.
Выполнить призыв партии – «восстановить в правах педагогику и