67 / 354
65
поведении учащихся, т.е. на практике осуществляется один из тезисов мелкобуржуазной теории
свободного воспитания». «…Воспитательное воздействие педагога начинается в таких случаях
лишь после того, как ученики совершили проступок».
Следовательно, мы можем позавидовать только тем детям, которые совершили проступки.
Их все–таки воспитывают. Автор как будто не сомневается, что их воспитывают правильно. Мне
бы хотелось знать, как их воспитывают, какими целями руководствуются в их воспитании. Что же
касается детей без проступков, то их воспитание «протекает» неизвестно куда.
Посвятив недостаткам три четверти доклада, докладчик переходит к своему положительному
кредо. Оно имеет вид очень добродетельный:
«Воспитывать детей – это значит прививать им положительные качества (честность,
правдивость, добросовестность, ответственность, дисциплинированность, любовь к учебе,
социалистическое отношение к труду, советский патриотизм и пр.) и на этой основе исправлять
имеющиеся у них недостатки».
В этом милом «научном» перечислении меня все приводит в восторг. Больше всего мне
нравиться «и пр.». Так как перед этим «положительным качеством» стоит «советский патриотизм», то
можно надеяться, что «и пр.» будет тоже неплохо. А какая тонкость в понятиях: с одной стороны –
честность, с другой – добросовестность, а между ними, обложенная добродетелями, как ватой,
помещается «правдивость». Вид замечательно приятный! Какой читатель не прослезится, услышав,
что и любовь не забыта, на первое время, конечно, к учебе. А посмотрите, с каким старанием выписано
слово «дисциплинированность»! И это ведь всерьез, потому что перед ним стоит «ответственность».
Но одно дело – декларация, а другое дело – будничная работа. В декларациях
коммунистическое воспитание, а в частном случае – неразборчивая мешанина досужих находок,
отравленных педологическим инертным фатализмом.
Вот отдел «консультации» в №3 «Коммунистического просвещения» за прошлый год.
Ответ товарищу Немченко:
«Когда приходится с ребенком или подростком проводить беседу о нарушении им правил
внутреннего распорядка школы, о совершении им недопустимого для школьника поступка, – надо
вести эту беседу спокойным, ровным тоном. Ребенок должен чувствовать, что учитель, даже при
применении мер воздействия, делает это не из чувства злобы, не рассматривает это как акт мести,
а исключительно как обязанность, которую учитель выполняет в интересах ребенка».
Каким целеустремлением направляется подобный совет? Почему учитель должен
выступать как бесстрастный ментор, «ровным» голосом изрекающий поучение? Кому неизвестно,
что именно такие учителя, у которых ничего нет за душой, кроме «обязанности», вызывают
отвращение у ребят, а их «ровный голос» производит самое отталкивающее впечатление? Какие
положительные качества личности должны быть воспитаны рекомендуемым бесстрастием?
Еще интереснее ответ товарищу Позднякову. В нем довольно нежными красками
описывается случай, когда учитель обнаружил вора, укравшего у товарища три рубля. Учитель
никому не сказал о своем открытии, а поговорил с укравшим наедине. «Никто из учащихся класса
так и не узнал, кто же украл, в том числе и девочка, у которой были украдены деньги». По словам
«консультации», ученик, совершивший этот поступок, с тех пор стал прилежнее заниматься и
отлично соблюдать дисциплину.
Консультант приходит в восхищение:
«Вы чутко подошли к нему, не стали позорить его перед всем классом, не сказали его отцу,
и мальчик оценил эту чуткость... Ведь учащихся вашего класса и не было надобности воспитывать
на поступке мальчика, укравшего деньги, а этому мальчику вы нанесли бы тяжелую внутреннюю
рану».
Стоит остановиться на этом «рождественском» случае, чтобы выяснить, как велико его
расстояние от коммунистического воспитания. Прежде всего отметим, что