277 / 370
275
мастерстве, т. е. о действительном знании воспитательного процесса, о воспитательном
умении. Я на опыте пришел к убеждению, что решает вопрос мастерство, основанное на
умении, на квалификации.
Но и здесь я пришел к некоторым, если хотите, новым убеждениям.
Я считаю, что наших педагогов в вузах, где они учатся, нужно по-иному воспитывать.
Для меня в моей практике, как и для вас, многих опытных учителей, такие «пустяки» стали
решающими: как стоять, как сидеть, как подняться со стула из-за стола, как повысить голос,
улыбнуться, как посмотреть. Нас этому никто не учил, а этому можно и нужно учить, и в
этом есть и должно быть большое мастерство. Здесь мы сталкиваемся с той областью,
которая всем известна в драматическом или даже в балетном искусстве: это искусство
постановки голоса, искусство тона, взгляда, поворота. Все это нужно, и без этого не может
быть хорошего воспитателя. И есть много таких признаков мастерства, прямых привычек,
средств, которые каждый педагог, каждый воспитатель должен знать.
У нас в школах — вы сами знаете — иногда у одного учителя хорошо сидят на
уроках, а у другого — плохо. И это вовсе не потому, что один талантлив, а другой нет, а
просто потому, что один мастер, а другой нет.
И нужно воспитывать педагогов, а не только образовывать. Какое бы образование мы
ни давали педагогу, но если мы его не воспитаем, то, естественно, мы можем рассчитывать
только на его талант.
Кроме мастерства здесь требуется еще и большое знание самой организации.
Поднимается ли у нас в нашей педагогической теории вопрос о таком «пустяке», как
школьный центр? Нет, а между тем функционирование школьного центра, зависимость
отдельных элементов этого центра во многом решают вопрос о дисциплине.
Я не знаю, как это можно сделать в школе, но у меня в коммуне был центр, во-первых,
на определенном, самом лучшем месте, во-вторых, он никогда не оставался без
ответственного лица. Каждый коммунар знал, что в мое отсутствие на моем месте сидит
лицо, которое отвечает за учреждение, все мои коммунары знали, что есть центр, который не
прекращает работу, и что всегда есть кого позвать, к кому обратиться.
А от этого центра идут уполномоченные лица. Таким уполномоченным лицом у меня
в коммуне был дежурный командир. Это мальчик, самый обыкновенный, который дежурит
два раза в месяц. Вообще он не имеет никаких прав, но, когда он надевает повязку, он
получает очень большие права. И если у вас в коллективе создана традиция, утверждающая,
что эта «магистратура» нужна и что эти права идут на пользу коллективу, если вы воспитали
в коллективе уважение к своему уполномоченному, тогда ваш дежурный командир делает
очень большое дело. Это лицо, отвечающее за рабочий день, за каждый случай в течение
рабочего дня. И уже одно то, что среди воспитанников или школьников этот мальчик умеет
провести свою власть как власть коллектива, не поступившись этой властью, не оскорбивши
ее, не позволив ее никому оскорбить, — уже одно это делает колоссальные повороты.
Этот мальчик в коммуне имел права приказа, и приказа безапелляционного. Мы не
побоялись на это пойти. Вот такой пятнадцатилетний дежурный командир может приказать
старшему комсомольцу: «Убери тряпку». Потом его могли «проветрить» в комсомольском
бюро, но отказаться выполнить приказ было нельзя.
Мы пошли дальше. Полномочия этого мальчика были настолько почетными,
что общее собрание постановило: рапорт дежурного командира проверять нельзя,
полное доверие его рапорту. Если ко мне дежурный командир или бригадир придет и
за столом скажет что-нибудь, я могу проверить, но, если он мне рапортует в
определенной торжественной обстановке, подчеркивающей, что он говорит не
просто как живая личность, а как уполномоченный коллектива, считалось, что в этом