40
и жизнь, которые обретаются в вечном покое и полноте» [3. Курсив
автора].
Можно с полным основанием утверждать, что в творчестве
И.С. Шмелева – великого русского православного писателя ХХ века –
художественно-проникновенно отразилось такое мировидение.
Много примечательного в этом плане можно обнаружить уже в
раннем творчестве автора. В ограниченных рамках данного материала
выделим рассказы «Пугливая тишина» (1912) и «Росстани» (1913).
Поскольку нами уже анализировались эти рассказы в аспекте
художественного сознания писателя [4], здесь отметим следующее.
Типологически их объединяет идея гармонии Божьего мира и человека,
умеющего ощущать себя органической частью этого мира. В первом
случае таковыми оказываются дети, во втором – старик.
Благословенная красота летнего дня поэтически-одухотворенно
живописуется в «Пугливой тишине». Под солнечными лучами «дремал»
вишняк, «нежился» красный мак, «таяли в голубом зное» рои стрекоз. И
дети в этой полуденной благословенной тишине воспринимаются как
цветы Божьи: «У них были чистые, как лесные ручьи, глаза с синевой неба,
и смотрел из глаз этих светлый непотревоженный мир. И в топотанье ног
по песку, и в голосках было легкое, как у птиц, и пахло от них солнцем и
ветерком, как пахнут птицы» [5].
Очевидно, райская красота природного бытия была связана у
писателя и с представлением об ангельской чистоте детей. Вторжение же
грешных, грубых, бездуховных начал вспугивают эту тишину, столь
хрупкую и беззащитную перед равнодушной жестокостью.
В рассказе «Росстани» центром писательского внимания становится
другой жизненный полюс – старость. Детство и старость, – при всей
жизненной
колоритности,
воспроизведенной
Шмелевым,
–
воспринимаются как метафизические величины. Дети – это напоминание о
знаменитом Евангельском повелении: «Будьте, как дети…» А старость
здесь – это возвращение человека к своей безгрешной ипостаси, – по
крайней мере, неуклонное стремление ее обрести. Рассказ назван
«Росстани», и это о близком расставании с жизнью его героя, Данилы
Степаныча. Сюжетно же он связан с возвращением его из Москвы на
родину, в деревню Ключевую.
Одухотворенно поэтизирует здесь Шмелев деревенскую тишину:
«Укрылась Ключевая в тихом углу. Со всех сторон обступили ее крутые