94
[курсив мой. – Ф.Н.] на политической, исторической, культурной и
художественной сцене...»
291
. Само свидетельство, равно как и работа с ним
в рамках trauma studies, превращаются в этом контексте в перформатив –
попытку не столько описать Событие, сколько переосмыслить его
отголоски, пронизывающие современность. Так, для известного поэта
Пауля Целана сам немецкий язык (язык его матери и одновременно язык
нацистских палачей) после Холокоста должен быть переоткрыт и обретен
заново. «Чего свидетельское показание точно не выражает – так это
законченного утверждения или обобщающего анализа событий. В
свидетельских показаниях сам язык выносится на суд; при этом он не
распоряжается собой как самоочевидным знанием. Другими словами,
свидетельские
показания
–
это
дискурсивная
практика
,
противопоставленная чистой
теории. <
…> Как перформативный речевой
акт свидетельские показания обращаются к тому, что в истории является
действием. Они выходят за рамки любого субстанционалистского значения
– создают импульс, взрывающий любые устойчивые демаркации»
292
.
Однако подобное понимание травмы у Фелман вызывает целый ряд
принципиальных вопросов, на которые сама исследовательница не
отвечает.
Фелман называет современную эпоху «эрой свидетельских
показаний». Но что является началом этой эры – вторая мировая война и
Холокост или какие-то более ранние события? Так, в частности, сама
исследовательница связывает «революцию во французской поэзии»
С. Малларме (для которого поэзия стала «искусством катастрофы» –
постоянным изменением формы, шокирующим читателей) с отголосками
травмы Великой Французской революции
293
. Но о каких травмах
свидетельствуют тексты Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского, Ф. Кафки и
В. Беньямина, так и остается неясным.
Кроме того, отталкиваясь от структуралистской литературной
критики 1960-1970-х гг. и лакановского психоанализа (с его аксиомой, что
все структурировано как язык), Фелман не проводит внятного различия
между текстом, речью и визуальными источниками. Как уже отмечалось,
ее интересуют сбои, возникающие при взаимодействии чтения, зрения и
слушания, однако их однотипное объяснение (кризисом свидетельства)
291
Ibid. Р. xiv.
292
Ibid. P. 5.
293
Ibid. P. 19.